Зимняя бегония. Том 1

Чэн Фэнтай шёл вслед за Шан Сижуем, глядя ему в спину, и от слов «Ради неё я готов был умереть!» его бросило в дрожь. У Чэн Фэнтая были три сестры и трое детей, каждый из которых был для него самым близким и любимым, но даже своей любимице Чача-эр Чэн Фэнтай не посмел бы сказать, что готов умереть ради неё. Долгое время они молчали, и Чэн Фэнтаю показалось, что он наконец-то понял Шан Сижуя. Человеческие чувства и моральные устои были для Шан Сижуя пустым звуком, никакие уговоры на него не действовали, никогда он этого не понимал. Он понимал только свои чувства. Он вспорол себе грудь, чтобы достать оттуда своё пылающее, кровоточащее сердце и отдать его другой, и, когда она не удержала его в своих руках и оно разбилось вдребезги, он совершенно обезумел.

Чэн Фэнтай сказал:

– То, что она обещала тебе, это не плохо. Но это обещание с самого начала было неразумным, оно нарушало установленный порядок и шло против чувств. Как ты мог заставить её сдержать подобную клятву?

– Как это – неразумное? С какой стати наши с ней чувства должны уступать глупому щебетанию между мужчиной и женщиной? Мы с ней родные души! А родная душа – самое дорогое, что может быть на свете!

Чэн Фэнтай рассмеялся. Шан Сижуй, этот бесхитростный юноша, если и годился на роль младшего брата или сына, то уж точно не на роль родственной души, это совсем не его амплуа. Цзян Мэнпин с виду казалась девушкой меланхоличной и сентиментальной, натурой и романтичной, и обстоятельной одновременно, а Шан Сижуй только и знает, что всё время глупо хихикать да развлекаться, где ему понять её чувства?

Чэн Фэнтай произнёс:

– Хорошо, допустим, родственные души стоят выше любви. Но сейчас, видимо, если ты и считаешь её своей родной душой, то она тебя – нет, Чан Чжисинь стал для неё роднее. Это не её вина, а ты сам не стал бороться за неё!

Шан Сижуй упрямо стоял на своём:

– Это она не должна была обещать мне. Если уж обещала, то должна сдержать слово, а иначе куда это годится! Я не собирался это так оставлять!

Тут Чэн Фэнтай понял, что и возразить-то против такой логики ему нечего:

– Тогда… ты не должен быть науськивать хулиганов на Цзян Мэнпин. Вы всё же брат и сестра, а такой поступок…

Понизив голос, Шан Сижуй неловко произнёс:

– Я хотел лишь припугнуть ее, никто её не тронул бы и не побил, просил припугнуть, но чтобы ни один волосок не упал с её головы…

Это слова прозвучали в высшей степени по-ребячески, и Чэн Фэнтай не смог удержаться от смеха, но по-прежнему осуждающе проговорил:

– Разве это стоящий метод, чтобы припугнуть женщину? А срывать её представления – это тоже припугивание? Ты отрезал ей путь к заработку и к существованию.

Шан Сижуй обернулся к Чэн Фэнтаю и в изумлении широко распахнул глаза:

– Срывать её представления? Я этого не делал! – Он замолчал и, поразмыслив немного, всё понял. Наверняка кто-то из его страстных поклонников решил отомстить за него, вот и устроил Цзян Мэнпин «сладкую» жизнь.

– Срывали представления – ну и поделом ей! Она сама сказала, что труппа «Шуйюнь» ей больше не нужна, и отдала её мне. А что в итоге? Слонялась за кулисами вместе с тем мужчиной! – Шан Сижуй, охваченный негодованием, добавил: – А она ведь говорила, что больше я её не увижу. Ох! Когда она давала уличные представления, сколько раз, каждый день, проходя мимо, я видел её – и не сосчитать! И снова она бросила слова на ветер! Она постоянно меня обманывает!

Чэн Фэнтай подумал, что потребуй кто-нибудь от него столь строгого соблюдения обещания, которое к тому же оторвано от действительности, он скорее бы умер, дабы показать, насколько оно неисполнимо.

После их разговора Чэн Фэнтай наконец понял, почему Шан Сижуя и ненавидят, и жалеют одновременно. Он заслуживал ненависти за свою жестокую, оторванную от реальности непримиримость, и в то же время его можно было пожалеть за глупость и наивность.

И в сердце Чэн Фэнтая жалости оказалось больше, чем ненависти.

В холодной ночи тонкий и хрупкий силуэт Шан Сижуя слегка покачивался под натиском ветра. В груди Чэн Фэнтая всколыхнулось сострадание, ему стало ужасно жаль Шан Сижуя, и про себя он подумал, что, будь тот девушкой, он тут же его обнял бы.

Однако по внешности и темпераменту Шан Сижуя трудно сказать, на кого он похож больше – на мужчину или на женщину, пусть даже он юноша, вызывающий у Чэн Фэнтая жалость. Чэн Фэнтай подошёл к нему и обхватил за плечи, а Шан Сижуй совершенно естественно скользнул в его объятия и уткнулся лицом в грудь Чэн Фэнтая, и он почувствовал, как его охватила дрожь, не зная от чего: от холода ли, от волнения. Шан Сижуй прижал щёку к плечу Чэн Фэнтая и проговорил:

– Второй господин, не будем больше об этом, хорошо? Стоит мне только услышать их имена, я тут же… На душе становится невыносимо.

Чэн Фэнтай ответил:

– Хорошо. Больше не будем ни о чём говорить, я отвезу тебя домой.