Зимняя бегония. Том 1

– Если говорить о голосе Шан-лаобаня в ролях дань, то он словно ветер, витающий в высших сферах! Звонкий и чистый, а по высоте он и вовсе не знает себе равных! О! Вы просто не слышали его! Он не только поёт, но ещё и умеет драться! В таком юном возрасте он самый выдающийся талант в наших артистических кругах, равных ему дань просто нет… Пожилая княгиня приглашает вас двоих сыграть отрывок из «Склона Уцзяпо», как вы на это смотрите?

Хоу Юйкуя охватила дремота, развеять которую не смог бы и раскат грома, а прислушавшись, можно было уловить храп, и Ню Байвэнь с Шан Сижуем совсем пали духом. Но был ещё бэйлэ, оберегавший Шан Сижуя, он сдёрнул с лица Хоу Юйкуя полотенце и со смехом сказал:

– Хоу-лаобань! Старик Хоу! Уже рассвело! Просыпайтесь!

Лицо Хоу Юйкуя отличалось старческой худобой, щёки у него впали, а глазницы, напротив, выступали. Поскольку он круглый год курил опиум, кожа у него была тёмно-зелёной. Он с отвращением прикрыл глаза рукой от света, неторопливо поднял взгляд на бэйлэ Аня и, растягивая слова, заговорил:

– О! Эге! Господин бэйлэ! Решили не составлять компанию старой княгине в зале, а явиться сюда, за кулисы, чтобы приманить котов да поддразнить собак?[148]

Бэйлэ Ань пришёл за кулисы только ради Шан Сижуя, и в сравнении Хоу Юйкуя тот превратился в ничтожного человека наподобие какой-то кошки или пса. Бэйлэ Ань бросил на Шан Сижуя неловкий взгляд, но тот, разумеется, не понял тонкого намёка, заключавшегося в этих словах. Всё, что он расслышал, так это буквальный смысл чэнъюя, и, если углубился он хоть на цунь[149], всё равно не смог бы ничего уразуметь.

Ню Байвэнь поспешил вмешаться:

– Хоу-лаобань, что до этой пьесы…

– Какой ещё пьесы? Разве сегодня не «Битва при Динцзюньшане»?[150]

– Старая княгиня выбрала другую – «Склон Уцзяпо»! Я помогу вам приготовиться прямо сейчас.

– О… «Склон Уцзяпо», «Склон Уцзяпо» – это хорошая пьеса! А кто будет Ван Баочуань? – не дожидаясь, пока Ню Байвэнь снова начнёт расхваливать Шан Сижуя, Хоу Юйкуй с деланым смехом махнул рукой: – Ай! Господин Ню, у нас с вами был уговор. Вы же не станете выдёргивать из кучки копошащихся кроликов кого-то с выбеленным лицом[151], а? Это же только портить пьесу! Мне уже столько лет, такого стыда я не переживу!

На сей раз Шан Сижуй понял, что тот имел в виду, и краска схлынула с его лица, сжав губы, он почувствовал, как тяжело стало у него на душе. Когда другие говорили что-то про Шан Сижуя, его это не трогало, но подобные слова, сказанные Хоу Юйкуем, особенно разочаровали и обидели его.

Если уж Шан Сижуй расслышал сказанное, что говорить о других? С гордым нравом Хоу Юйкуя от него можно было ждать слов и похлеще, и актёры испугались, что Шан Сижуй не сможет вынести публичного позора. Те, кто мог сбежать, разбежались, те же, кому уйти не удалось, с чинным видом занимались приготовлением к представлению, оставаясь глухими к происходящему. Если два этих актёра сцепятся друг другом, это непременно станет важной новостью.

Глава 27

Хоу Юйкуй хотел смутить Шан Сижуя, так как презирал его. Изначально в артистической среде положение актёров, исполнявших амплуа шэнов, было выше, чем у тех, кто играл дань, однако двадцать лет назад, с появлением Нин Цзюлана, статус амплуа дань вдруг взлетел и неожиданно для всех встал наравне с шэнами. А уж когда объявился Шан Сижуй, всё и вовсе перевернулось с ног на голову, земля и небеса поменялись местами! И если бы он только пел, не высовывался, никто бы и слова дурного ему не сказал, но Шан Сижуй преспокойненько изменял тексты пьес, превращая их не пойми во что, а это уже просто неслыханно! Как Хоу Юйкуй мог смириться с подобным? Деятельность Шан Сижуя он считал тягчайшим преступлением, настоящим бунтом, вспыхнувшим в артистических кругах! Единственное, чего Хоу Юйкуй никак не мог понять, так это почему Нин Цзюлан так горячо поддерживал мальчишку, не жалея ради него душевных сил, однако Хоу Юйкуй знал, что Нин Цзюлан не из тех людей, кто страстно желал славы и богатства.

Хоу Юйкуй прилюдно унизил Шан Сижуя. Ню Байвэнь не успел раскрыть рта, чтобы сгладить произошедшее, а бэйлэ Ань уже заступился за обиженного. Он обладал грубым нравом, свойственным маньчжурским мужчинам, на лице его тут же возникло ледяное выражение, и он заговорил:

– Старый Хоу, у вас в опиумной пасте порох подмешан, что ли? Вы среди актёров всеми уважаемый старший товарищ, так чего же вы размениваетесь на грязные словечки? Шан-лаобань выступает прекрасно, и говорить тут нечего, а вы своими речами напрашиваетесь на неприятности!

Хоу Юйкуй захихикал:

– Ну хватит, заставил господина бэйлэ переживать. Не будем об этом, не будем больше! – Он испустил протяжный вздох, потянулся всем телом и добавил: – Однако хорошо он выступает или нет – на вас в этом вопросе полагаться нельзя.