Зимняя коллекция смерти

— А что с ними не так? Насколько я поняла, парень подцепил какого-то придурка. Грустно, конечно, но банально. Аналогичная история случилась с тем энтэвэшником Зиминым. Молдаванин-нелегал убил его кадкой из-под фикуса. Тоже, кстати, что-то было расстегнуто.

— Да, все действительно выглядит тривиально, но мне не дает покоя то, о чем мы говорили с Филиппом часов за 16 до его смерти. Может быть, этот разговор как-то связан с его гибелью.

— Ты хочешь сказать, что он кому-то мешал?

— Не исключено. Итак… — увлеченный разговором Кен не заметил, как к ним подплыла круглолицая девушка в черном и спросила:

— Вы готовы сделать заказ?

— Не уверен… Будешь вино? Белое?

В Москве все пили белое. Вроде бы это было связано со стадией всеобщего бытового алкоголизма — люди алехинского круга уже не пили запойно, как это было принято в 70-е, но пили регулярно, точнее, отхлебывали по чуть-чуть с ланча и до поздней ночи. Опьянение «с белого» наступало позднее, чем «с красного».

Кристина кивнула, и он попросил бутылку Gavi di Gavi.

— Итак, ты знаешь, как устроен наш бизнес?

— В общих чертах.

— Про первые развороты и четвертые обложки ты, естественно, слышала?

— Кеша, будет проще, если ты расскажешь мне все по порядку. О чем вы говорили с Филиппом?

— Ваше Gavi di Gavi, пожалуйста, — официантка сунула Кену под нос запотевшую бутылку.

— Девушка, я верю, что это не киндзмараули, поэтому нюхать пробку не буду и пробовать тоже, просто разлейте по бокалам и подойдите к нам через пять минут. Мы закажем еду, — Кен мучительно ждал, когда официантка закончит обслуживать их «культурно» и удалится.

— Слава богу, — выдохнул он. — Так вот. Роскошь в России началась в середине 90-х.

— Это очень интересно, Кеша, но есть хочется. Можно, я быстро посмотрю меню? — Кристина обворожительно улыбалась крупным сочным ртом.

— Разумеется, извини, — Кен с досадой открыл кожаную книжицу, но сосредоточиться не получалось. Глаза скользили по описанию дорад и сибасов, а мозги работали как заведенные: «Конечно, получается, что он знал про металлоискатели, а значит, готовился к преступлению…»

Они заказали еду. Алехин решил быть сдержаннее и теперь напряженно соблюдал весь ритуал «джентльмен пригласил даму поужинать»:

— Еще вина?

— Да, спасибо. — Кен медленно взял влажную бутылку из запотевшего ведерка, тщательно протер ее белоснежной салфеткой, аккуратно наполнил бокалы, поставил бутылку на место, помог Кристине прикурить сигарету, закурил сам. И наконец, откинувшись на спинку кресла, произнес:

— Итак, рынок роскоши… Не-е-т, — вдруг простонал Алехин. — Девушка, не трогайте пепельницу, Христом Богом молю! — теперь он уже почти рычал. Официантка с испугом ретировалась.

— Итак, рынок роскоши в России начался в середине 90-х.

— Кеша, а что дурного в том, что у нас будет чистая пепельница? — на этот раз Кристина улыбалась торжествующе.

— О’кей, — в голосе Алехина зазвучал металл. Он махнул рукой, официантка вернулась с холодным достоинством. «Спокойствие, только спокойствие», — мысленно повторял Алехин любимую карлсоновскую мантру.

— Я внимательно слушаю тебя, Кеша, — лихие глаза Кристины светились озорными огоньками. — Рынок роскоши в России начался в середине 90-х.

— Совершенно верно… Бандитские 90-е, ваучерная приватизация, залоговые аукционы, разборки, стрелки, контрольный выстрел в голову, мерин, коробка из-под ксерокса, «читал пейджер, много думал» и тому подобное. Шальные деньги, очень большие деньги. Что на них можно было купить? Сотню тысяч телевизоров Samsung и миллион видеомагнитофонов Toshiba? Словом, ничего.

Жил себе тогда простой парень, застенчивый, но предприимчивый до гениальности. Была у него точка на Измайловском рынке: матрешки, палех и прочая фольклорная лабуда. Дела шли неплохо, поскольку железный занавес рухнул, туристы с авантюристами понаехали, а вменяемые сувениры достать было трудно. Вскоре простой парень открыл маленький магазинчик в гостинице «Радиссон-Славянская» — первой ласточке перестройки. Там тогда все жили, даже Клинтон, потому что жить больше было негде.

Однажды парня осенила идея: надо ввозить в страну не пуховики и турецкие поло под маркой Lugo Boss, как делали все, а гипердорогие швейцарские часы и бриллианты. И пошло-поехало. Дело в том, что все эти брегеты и патек филиппы давно знали про русские шальные деньги, но не умели к ним подобраться. Точнее, боялись. Достоевского они читали мало и плохо, а соответственно, полагали, что лучше бесцветно жить в Швейцарии, чем блеснуть на московском небосклоне яркой звездочкой и упокоиться на Котляковском кладбище.