Аббат Николай удовлетворенно отложил стилус. Буковки у него по-прежнему получались ровными и округлыми, как в юности. Хотя раненая рука теперь частенько ныла, особенно с наступлением холодов, да и глаза видели все хуже. Приходилось совсем низко сгибаться над пергаментом, а в такой позе долго не просидишь. Это раньше старик мог переписать за день целых 20 страниц. А теперь и от одной устал. 38 лет — это же надо так долго жить! Иных, более достойных, Господь раньше призывает.
Возраст свой Николай считал не с рождения, как было принято в миру, а с момента принятия монашеских одежд. Был он графского рода. Отец его решил, что из пяти детей мужеского пола один должен послужить Господу, и маленького Николая, отличавшегося слабым здоровьем, отдали в обитель, чтобы, ежели выживет, стал кровным заступником перед Господом и святым Галлом. Ну а коли помрет, то тоже неплохо: там с небес ангельским своим голоском помолится о земном благополучии родственников, и уж Пречистая-то Дева о грешных позаботится: ей ли голосок ребенка не расслышать. Поэтому отец и принес в храм святого Галла своего дитятю да положил на главный алтарь, освещенный в честь Царицы Небесной. И дарственную монастырю приличную в ручку сына вложил. Несмотря на опасения семьи, Николай дожил до совершеннолетия, то есть до 12 лет, и благополучно принял монашеские обеты. Теперь же по мирскому счету ему шел уже 50-й год. Из своего рода он остался один: кого болезнь забрала, кого раны, других — немощь.
С тех страшных событий, о которых аббат решил наконец-то рассказать, прошло восемь лет, Оттон умер этой весной, но память у старика была отменная. Еще бы — канун Крещения Господня в лето 965-е от Рождества Христова стал для Николая особенным. Цезарь совершил над ним, простым иноком, обряд инвеституры, то есть вручил ему посох аббата монастыря Санкт-Галлен как символ власти над обширными владениями обители и десятками ее вассалов. Хотя монахи и служат царю Небесному, но людьми и привилегиями владеют они от царя земного, от нашего великого господина и отца отечества, которого народ саксов и франков провозгласил императором, а папа венчал священным венцом римских цезарей и августов. «Верность Господу на небесах и верность господину нашему на земле — вот чему я отдал свою долгую жизнь», — с гордостью признался себе аббат.
Довелось Николаю и в боевом седле служить господину Оттону. Когда на следующий год после описанных событий цезарь собрался в Италию проучить алчного Беренгара, то призвал под свой штандарт и аббата Санкт-Галлена. «Привел я господину моему великую армию, поболее, чем иные епископы и графы, — сорок отменных воинов — вассалов святого Галла. Сам принял посох от цезаря, а они свой меч из моих рук получили, чтобы заботиться о землях святого Галла и служить ему, а через него — господину нашему. Так сподобил Господь на Италию взглянуть, хоть и не как мечталось — пешком и с молитвой. Но не простой я инок, а аббат и верный слуга цезаря. Оружие мое — молитва и меч, ибо раньше римские цезари гнали христиан, а теперь они их защитники и архистратигу небесному Михаилу подобны.
Да и было то не походом, а испытанием, ниспосланным мне Господом. По милости своей великой Отец Небесный посылает слугам своим очистительные испытания, дабы малым страданием смогли от грехов омыться еще в этой жизни. А грех был, и грех великий. И перед Господом, и перед господином нашим. За то и ранен был тогда в руку, за то и испытываю муки всякий раз, когда берусь за любимое дело — писание книг. Ибо рукой приносил клятву Господу и господину нашему Оттону, в руку и был наказан. Справедлив Господь и все видит. Цезарь по слабости своей человеческой не зрит тайное, как и в тот день у гробницы Святого Галла Исповедника. Но от Всевышнего ничего не скроется». Николай помолился Господу и добавил слова за упокой Оттона, а затем покаялся тому в своем преступлении и обещал вечной молитвой и верностью его сыну, новому цезарю Оттону II, искупить грех. От молитвы боль в руке стала слабеть, и Николай вернулся к своим размышлениям об истории.
«Ожила Римская империя на Западе, попустил Господь отнять сию великую честь у неверных греков. Сначала доблестный король франков Карл, которого прозвали Великим, увенчал себя в 800-е лето Господне короной цезарей, но не смогли его потомки удержать тяжкую эту ношу, измельчали, перессорились да сгинули. А Оттон смог не только вернуть, но и преумножить римскую славу, хоть и сакс по происхождению. Уж больно племя дикое и надменное, но Господь часто выбирает себе слуг не из достойнейших, а из всеми презираемых, дабы смирились гордые».