Зимняя коллекция смерти

Сам Николай, как и многие монахи Санкт-Галлена, происходил из Реции, горной области к югу от монастыря, и гордился тем, что ретийцы — самый что ни на есть римский народ, не то что нынешние хозяева Европы — германцы: все эти саксы, алеманны, швабы, бавары, — бородатые, лохматые, словно звери лесные, пиво пьют, лают, а не разговаривают, луком воняют и мочатся, где едят. Николай прикрыл некогда ярко-голубые, а теперь скорее серые глаза и постарался прогнать суетные мысли, но они зацепили за собой вереницу воспоминаний того рокового дня. Во всем виноват запах лука, который источали саксы. Ничто так не будоражит память, как запах.

* * *

Январь 965 года выдался суровым. Снега насыпало много, и даже на золотом петухе, венчавшем шпиль церкви святого Галла, лежала белая шапка. Николай недовольно поцокал языком и сказал брату келарю:

— Негоже, брат Веринхар, золоченый петух — по-латыни galus — есть символ места святого, ибо воистину отец наш, достопочтенный Gallus, — петух сего курятника благочестивого и нас, кур несмышленых, своею неиссякаемой благодатью оплодотворяет.

— Дык, кто ж знал, отче, что столько насыплет за ночь! — услышав простоватую речь келаря, Николай поморщился, но тотчас смирил гордыню — куда брату Веринхару до учености: он продукты запасает да постройки держит в порядке. К тому же алеманн он, а не ретиец, даже по-латыни не разумеет.

— Брат мой, у тебя каждый год зима наступает неожиданно. Словно сие есть бедствие стихии, а не порядок вещей, заведенный Создателем для воспитания в нас смирения и дисциплины. Давно бы надо закрепить к пречистому символу вереву, чтобы дергать за нее да снег стряхивать.

— Ага, закрепить вереву?! Если ентот символ дергать, то ёкнется он оземь, как пить дать ёкнется, отче, и расколется, — обиженно защищался Веринхар.

— Сего не попустит отец наш Галл, — Николай развернулся и отправился к воротам храма. До приезда господина Оттона оставалось всего ничего, и надо было убедиться, что все готово к достойному приему его императорского величия. Келарь едва поспевал за настоятелем. «Хоть немолод да мал ростом, а шустрый. Ох, намаемся мы с ним», — причитал про себя брат Веринхар.

В базилике стоял невероятный холод. Огромные окна, как подобает Божьему храму, были, а закрыть их — кроме тряпья — нечем и не на что. Конечно, Николай перед приездом цезаря повелел старую полуистлевшую мешковину с окон снять и повесить новые полотнища белого цвета, ибо белый есть цвет ангелов, но выглядело не очень. На Райхенау — райском острове, где располагался соседний с Санкт-Галленом монастырь, — уже давно разноцветные стекла поставили. И как же хитро придумали — большое стекло в природе получить невозможно, а много маленьких — пожалуйста. Так тамошние братья установили в окна металлические сетки искусного узора, в которые, как драгоценные каменья, вмуровали разноцветные стеклышки. Весь храм заиграл цветами, словно сад Эдем.

— Холод-то какой, — сказал Николай укоризненно брату келарю.

— Уж топим всю ночь, дык не протопить такую-то махину ни в жисть! — запричитал келарь.

— Не махину, а храм Божий, — и тут Николай лицом побледнел. Прямо на его гордости — тяжелой золоченой дарохранительнице с узорочьем и эмалями красовалась белая с черными прожилками масса птичьего кала. В ужасе он подбежал к алтарю, где стоял золотой сосуд, изображавший Горний Иерусалим, и простонал:

— Силы небесные!

— Верно, отче, воистину силы небесные. Уж чистили, чистили, а они, подлые, все равно залетают через прорехи да гадят. И откуда говна-то в этих тварях столько! Сами-то — тьфу, мелюзга крылатая на один укус…

Николай едва не влепил пощечину наглому простецу, но смирил гордыню, прошептал трижды «Miserere» и ответил:

— Птицы несмышленые от холода спасаются в храме Божьем, так и мы, ничтожные, сюда же прибегаем в надежде на избавление от земных страданий, — Николай осенил себя крестным знамением. — Убери пока, брат, а я спущусь в крипту отца нашего Галла да помолюсь о благополучном исходе предстоящего посещения дома этого нашим господином и цезарем. Одно у нас, убогих, упование — на милостивое заступничество Галла Исповедника. — Николай вошел в узенькую дверцу с юга от алтаря и спустился по извилистой лестнице в подземную камеру. Здесь было темно.

Монах постоял немного, чтобы глаз привык к мраку, и как только различил в небольшом отдалении слабое мерцание света, тихо направился к нему. Свет проникал через низкий проем в стене, который вел в крипту со священным залогом божественной милости — чудотворными мощами Галла Исповедника. Строитель крипты — наставник Николая, аббат Аннон, — специально сделал вход низким, дабы всякий склонял выю свою перед означенным сосудом святости. Кто не склонит, тот будет наказан ударом в лоб. Монахам ведь всегда надлежит ходить так, а именно — в смирении опустив глаза долу, ибо сказано в Писании: кто унизится, тот возвеличится. А кроме монахов доступ к сокровищу всего христианского мира никому не разрешен, ну разве что епископам и господину нашему цезарю.