Зимняя песнь

Я дернула руки и отвернулась. Этот подарок я принять не могла. Самим существованием он напоминал о пустоте, что образовалась у меня внутри и жаждала быть заполненной.

– Прошу, перестань, – сказала я. – Это не подарок, а оскорбление.

Разноцветные глаза сразу сделались ледяными, превратив лицо в холодную, безжалостную маску. До этого момента рядом со мной находился юноша с печальным взором, но осознала я это лишь после того, как он исчез. Вместо него появился Эрлькёниг.

– Приступим, ваше величество? – Его отчужденность обжигала сильнее зимней вьюги. Он подал мне руку и повел к длинному столу в центре обеденного зала. Усадив меня с одного конца, он растворился в воздухе и в мгновение ока возник на противоположном.

Стол располагался рядом с огромным очагом высотой больше моего роста. Ревел огонь, над ним, плюясь кипящим жиром, на вертеле поджаривался гигантский кабан. Как только мы сели, из мрака вынырнул целый отряд прислужников с невиданными и неслыханными яствами. Двое из них сняли кабана с огня и уложили еще дымящуюся тушу на поднос размером с небольшое озеро, по краям которого были выложены всевозможные фрукты.

– Помолимся перед трапезой, – сказал Король гоблинов, когда слуги удалились.

Я уже занесла пальцы над ножом и вилкой, но после этих слов стыдливо положила ладони на колени. Муж оказался более набожным, чем я. Меня разбирало любопытство насчет его вероисповедания, однако я молчала, смиренно склонив голову. Король гоблинов просил Господа благословить дарованную пищу и делал это на латыни.

Где он выучил латынь? Мои собственные познания в латинском языке были от силы зачаточными. В памяти сохранились лишь отдельные слова, которые я успела выучить в воскресной школе, пока не забросила уроки ради приятного безделья в лесу в компании Йозефа и гоблинов. Язычники, говорила про нас мама, язычники, не знающие Бога. Мы с братом не протестовали. Мы признавали власть Эрлькёнига, а он в бога не верил. Однако сейчас напротив меня сидел тот же самый Король гоблинов, но уже знаток латыни и музыки. Кто же он такой?

– Аминь, – завершил он молитву.

– Аминь, – повторила я следом.

Мы приступили к ужину. Мой интерес вызвали столовые принадлежности: вилка в виде руки гоблина с многосуставчатыми пальцами, и нож – длинный клык, торчащий из оскаленной пасти. Прислужники вернулись. В нашем присутствии они принялись разделывать кабана и перекладывать мясо – источающее пар, полусырое, сочащееся кровью, – на большое блюдо.

Ели мы молча. Я вяло ковыряла жаркое и зимние корнеплоды. Разнообразных кушаний и десертов было много, но при одном взгляде на них меня мутило. Приготовленные гоблинами, все они выглядели странными, фальшивыми, гнилыми. Сладости казались перемазанными грязью, выпечка – покрытой слизью.

– Что, и пища не приносит удовольствия моей королеве?

Я подняла глаза. Король гоблинов взирал на меня, недовольно поджав губы. Впрочем, к скудной порции на своей собственной тарелке он тоже едва притронулся.

– Нет, mein Herr. Ваши дары меня не прельщают, – перефразируя его слова, ответила я.

– Вот как? – Он с силой вонзил вилку в кусок жаркого. – В таком случае, дорогая, что же способно вас порадовать?

Настроение у него испортилось, нижняя губа обиженно выпятилась, совсем как у Кете. Он напоминал маленького мальчика, у которого отобрали любимую игрушку, избалованного ребенка, привыкшего получать все, чего ни пожелает. Я сочла за благо промолчать и, небрежно пожав плечами, сделала большой глоток вина.

– Моя королева, вы так привередливы, – заметил он. – Вам предстоит провести здесь остаток жизни, так наслаждайтесь же.

На это мне тоже нечего было ответить, и я снова отпила из бокала.

Ужин продолжился в тишине, и эта тишина застревала в глотках у нас обоих. И он, и я почти ничего не ели, однако гоблины-лакеи без остановки приносили одно кушанье за другим. Я старалась хотя бы попробовать каждое, тогда как Король гоблинов перестал даже изображать интерес. Он лишь поглощал вино, кубок за кубком, и только сильнее раздражался, если прислужники недостаточно быстро наполняли его бокал. При мне он впервые пил так много, однако, несмотря на это, выглядел совершенно трезвым. После такого количества спиртного мой отец уже веселился бы напропалую – или, наоборот, рыдал бы пьяными слезами.

Король гоблинов нервно ерзал на стуле, а я наблюдала за ним из-под опущенных ресниц. Я видела, что ему не терпится нарушить царящую между нами безмятежность, которая безмятежностью вовсе не была. С каждой минутой он мрачнел все больше, резко отшвыривал тарелки и заставлял гоблинов убирать со стола и пола упавшую еду. Я видела, что с его уст готовы сорваться слова, но он крепко сжимал губы и проглатывал невысказанные фразы, явно решив не нарушать молчание первым. И все же нарушил.