Зимние расследования

– Да кто же его не слышал, – заметила тетушка. И вдруг подпрыгнула, будто ее под скатертью кольнули булавкой:

– Я знаю, что нужно сделать!

– Налить еще чаю. – Марфинька приподняла свою пустую чашку.

– Дома попьешь. – Обычно гостеприимная тетя Ида вскочила и потянула со стула подружку. – Едем к тебе, немедленно!

– Не доев эту прекрасную запеканку? – огорчилась Марфинька.

– Ма! – откуда ни возьмись, явился кот. Сел пирамидкой, уставился на запеканку и облизнулся: дал понять, что она не пропадет.

– Возьмем ее с собой, – решила тетушка.

– Ма?!

– Тебе и Леночке оставим по кусочку. – Тетушка уже кроила остатки запеканки. – Или ты с нами, дорогая?

– Я с запеканкой, – твердо ответила я.

– Ма!

– И с Волькой. – Я кивнула коту. – И с Вульфом, который Ниро.

– Хорошо, а мы тогда побудем Арчи Гудвинами: поспешим к Марфиньке и посмотрим ее фотоальбомы. – Тетя Ида повернулась к подруге: – Точно помню, я видела у тебя снимки из летнего Крыма: на них ты, такая красивая в чудесных светлых платьях, соло, в паре с Федором и в компаниях. Возможно, на этих снимках есть и Нико.

– Думаешь, я его увижу и узнаю? – Марфинька усомнилась, но противиться не стала и поплыла в прихожую – упаковываться в шубку.

Мы с котом с удовольствием прикончили вкусную запеканку, я убрала со стола, вымыла посуду и села в кресло-качалку у окна под фикусом полистать оставленную Марфинькой старинную книжку. Чувствовала я себя при этом благородной дамой, для полной законченности образа не хватало чудесного светлого платья и патефона, с легким шипением извлекающего из крутящейся и подпрыгивающей пластинки звуки романса на стихи поэта Петрова-Скитальца.

За окном вальсировали снежинки, двор-колодец медленно, но верно засыпало искристым белым пухом. Мадамы, похоже, шиканули и взяли такси, потому что уже минут через десять мне прилетело сообщение от тетушки: «Крымских фоток-74 полно, целый альбом! К обеду не жди».

Мне стало досадно, что я пропускаю самое интересное, и речь не об обеде, поэтому решила более активно поучаствовать в расследовании. Прости, Ниро Вульф, я изменю твоим заветам!

Тетя Ида и Марфинька изучают фотографии в альбомах? Отлично, тогда я тоже поработаю с документами. Пресловутый Федя, составлявший нашей роковой красавице компанию в Крыму в том семьдесят четвертом, который тысяча девятьсот, всю жизнь вел персональную летопись. Я знала это, поскольку видела пронумерованные по годам ежедневники в его домашнем кабинете, когда мы с Иркой расследовали дело о пропавшем Бегемотике[2].

Я позвонила вдове генерала Федоскина. Долгие годы она и Марфинька враждовали, но после смерти их общего Феди неожиданно сдружились. Однако наступать экс-генеральше на давние больные мозоли я не хотела, поэтому объяснила без лишних подробностей:

– Галина Андреевна, мне для нового расследования могут пригодиться дневниковые записи Федора Наумовича, позволите с ними поработать?

– Буду только рада, если они принесут какую-то пользу, – без раздумий ответила экс-генеральша. – Признаться, меня несколько мучает совесть, я ведь подумывала увековечить память о Феде в мемуарах, но так за них и не взялась. Приезжай и работай, сколько хочешь. Сама я сейчас уеду на процедуры, но предупрежу Шахнозу, и она тебя встретит.

Я рассыпалась в благодарностях и всего через полчаса – хотя такси не брала – уже входила в парадную старого дома на улице Гагарина. Не космонавта, а князя, хотя это для сюжета неважно.

– Сейчас кофе-бублик-кабинет, потом плов-щербет-столовая, – вместо приветствия информировала домработница Шахноза, решительно отняв у меня пуховик.

В генеральском доме свои строгие порядки. Гости не должны обслуживать себя самостоятельно и обязаны наслаждаться предложенными им кулинарными изысками. Я уже знала, что «кофе-бублик-кабинет» – это традиция, заведенная лично Федоскиным. Было приятно, что меня фактически приравняли по статусу к генералу.

– Хозяйка придет к обед, – препроводив меня в кабинет, предупредила Шахноза.

Я поняла, что время, отведенное мне на работу с документами, ограничено, и не стала его терять.

Прихлебывая отменный кофе и пощипывая бублик домашней выпечки, я просмотрела ежедневник под номером 1974. Забыла уточнить у Марфиньки, когда именно они с Федей тусили в Коктебеле и окрестностях, поэтому начала с мая – в Крыму это уже летний сезон.

Не знаю, каким был Федоскин в личном общении, но летописец из него получился неважный. Записи он делал крайне лаконичные, при этом по неистребимой привычке бойца невидимого фронта шифровал информацию. Не зная контекста, я бы никогда не догадалась, что «Мн. гул. с М. в К., см. м-лу Юнге» – это «Много гуляли с Марфой в Коктебеле, смотрели могилу Юнге». К счастью, я помнила топовые достопримечательности юго-восточного Крыма. Это помогало понять, что «Ход. с М. по тр. Гол-на» – это «Ходили с Марфой по тропе Голицына», «Куп. с М. на Ц-м пл.» – «Купались с Марфой на Царском пляже», а «Цел. с М. в самш. р.» – «Целовались с Марфой в самшитовой роще».