Зимние забавы в Ривенделле (СИ)

Эрестор повертел фаллоимитатор в руках, с показным равнодушием рассматривая этот шедевр гномьего мастерства. Штучка была весьма изящной, с небольшим утолщением на конце, с приятной наощупь эмалевой поверхностью, розоватой, искусно разрисованной тонкими прожилками. Эрестор задумчиво провел пальцем по длинной венке, начинавшейся у основания и потом разделяющейся надвое; осторожно, едва касаясь, погладил кончиком пальца головку. Чудесный гномий металл быстро согревался от соприкосновения с руками Эрестора и теперь казался почти живым; на головке «члена», к изумлению советника, даже заблестела капелька смазки…

Любопытство в Эресторе наконец одержало верх над гордостью: он поднес произведение гномьего искусства к губам и слизнул капельку, пробуя ее на вкус. Она оказалась совсем безвкусной, но сердце Эрестора отчего-то бешено заколотилось. Почти задыхаясь от смешанного чувства стыда и возбуждения, он торопливо, будто боясь передумать, снял с пирожного кремовую розочку, мазнул кремом головку «подарка» и, зачем-то закрыв глаза, медленно ввел его в себя.

На несколько мгновений Эрестор перестал дышать, ошеломленный давно забытой болью, обещавшей наслаждение. Он опустился грудью на стол, с трудом загоняя воздух в легкие. Эрестор чувствовал, как его щеки пылают от стыда, холодел при мысли о том, что кто-то может войти и застать его в таком… таком… скажем так, неподобающем виде, но вместо того, чтобы вынуть из себя гномью безделушку и поскорее привести себя в порядок, пока никто его не увидел, Эрестор завел руку за спину и надавил на основание фаллоимитатора, вводя его еще глубже.

Из глаз Эрестора брызнули слезы. Он тихо застонал, неосознанно подаваясь навстречу игрушке и выгибаясь, отыскивая наиболее чувствительное положение. Даже сейчас, каждый миг задыхаясь от боли и наслаждения, Эрестор не переставал думать о том, насколько низко он пал: удовлетворяет себя искусственным членом, лежа на столе в своем кабинете… Советника бросило в холод от мысли, что было бы, если б кто-нибудь узнал о его позоре.

И не успел Эрестор подумать об этом, как дверь в его кабинет распахнулась, и на пороге возник Глорфиндель собственной персоной. Он так и застыл, не донеся до рта ножку индейки, ошеломленно глядя на советника, лежащего грудью на столе со спущенными штанами и с Элрондовым подарком в заднице, а Эрестор смотрел на него, не зная, что предпринять сначала: вытащить из себя фаллоимитатор, натянуть штаны, подняться со стола или крикнуть Глорфинделю, чтобы тот убирался вон.

- Вот те на, – наконец смог вымолвить Глорфиндель. – Лорд Элронд места себе не находит, говорит – иди проверь, как там наш старший советник, обидели мы его сегодня, нужно его утешить… а ты тут, значит, гномьим дрыном развлекаешься!

Пока Глорфиндель говорил, Эрестор все же быстро выдернул из себя подарок Элронда, охнул от уже позабытого им чувства, натянул штаны и, прибегнув к своему излюбленному способу защиты – нападению, напустился на Глорфинделя:

- Прекрасный утешитель из вас получился, сударь, – ничего не скажешь! Явился утешать с куриной ногой в лапах!

- Это не курица, а индейка, – глупо поправил его Глорфиндель и тут же пожалел об этом, потому что от его реплики Эрестор распалился еще пуще.

- О, в еде-то вы разбираетесь! Только о еде и думаете! Вам лишь бы жрать, пить и совокупляться! – советник почувствовал, что у него на глаза наворачиваются слезы – то ли от стыда, то ли от того, что внезапное появление Глорфинделя помешало ему закончить начатое, а Эрестор и так уже сходил с ума от неудовлетворения… Плакать перед Глорфинделем Эрестору уж точно не хотелось, и он попытался скроить свою обычную презрительную мину, но презрительная мина почему-то никак не получалась, а вместо нее выходило нечто жалкое и плаксивое.

Глорфиндель совсем растерялся.

- Ну хорошо, хорошо, если дело в индейке – я ее отложу вот сюда, ладно? – он попытался положить недоеденную ногу на блюдо рядом с пирожным, но Эрестор, возмутившись еще сильнее, закричал на него:

- Кто кладет индейку на блюдо с пирожными, невежественная вы скотина!?

Глорфиндель, опасаясь, что индейка, которая отчего-то так волнует Эрестора, окончательно выведет советника из себя, решил положить ее на одну из бумаг, что в обилии лежали на столе – славный воевода искренне полагал, что бумага нужна только для того, чтобы класть на нее что-нибудь жирное… ну, или ходить с ней в сортир.

- Что вы делаете!? – Эрестор чуть не задохнулся от возмущения. – Это же послание от Кирдана Корабела!

- Да куда ж мне ее девать-то?! – в конце концов не выдержал Глорфиндель – и в сердцах отшвырнул индейку: ножка ударилась об портрет лорда Элронда, сползла по нему, оставив на лице владыки Ривенделла жирный след, и, наконец, шлепнулась на пол. Воцарилась тишина.