Зимний дождь

Марта жила ожиданием зеленой травы. Зеленая трава — это воля с теплым солнцем, с тихим, спокойным отдыхом возле пруда, с щекотным зудом в тугом, переполненном к вечеру вымени, от которого так сладостно освобождали упругие, ласковые руки старой хозяйки. Корова надеялась, что с приходом травы, вернутся и те руки, которые перед каждой дойкой омывали теплой водой ее сосцы, чесали возле рогов, когда они только росли и Марта была шаловливым прыгунком. Руки те умели безбольно выбирать из метелки хвоста цепучие репьи и снимать скребком нудную, вылинявшую за зиму шерсть — тогда крестцы коровы не чесались, как в эту весну.

Потеревшись боком о шероховатый плетень, корова опять наклонилась над яслями, доверху набитыми сеном, и опять не стала есть, лишь лениво поковырялась в нем, цепляя рогами-коротышками слежавшиеся охапки, валя их себе под ноги. При старой хозяйке такого никогда не было: она клала сенца внатруску, вместе с соломой, и Марта поедала все без остатка, наслаждаясь каждой былочкой пырея или душистым листом земляники. Она вылизывала донышко ведра, в котором хозяйка приносила пойло с картофельной или тыквенной кожурой, ломтик хлеба, посыпанный крупной солью, казался таким лакомым, что через нижнюю губу текла слюна.

Нет теперь тех рук, что протягивали Марте маленькие, круто посоленные ломтики. В последний раз она видела их осенним холодным днем: темные, крупные руки недвижно покоились на груди ее хозяйки, лежащей в длинном ящике, вынесенном из голубой двери и поставленном на табуретки у крыльца. Потом спины людей, знакомых и незнакомых, закрыли хозяйку от глаз Марты, протяжные выкрики и причитания горячо плеснули в уши коровы, и руки хозяйки, вознесенные вверх, медленно поплыли со двора, за ворота.

В полдень Марту забыли подоить, и она сперва долго мычала, напоминая о себе, позже, к вечеру, корова уже трубно ревела, зовя исчезнувшую куда-то хозяйку. Но та не появлялась. Наконец из дверей дома вышла незнакомая молодая женщина, похожая лицом на ее хозяйку. Молодая сняла с колышка плетня подойник и, отворив воротца, боязливо приблизилась к корове. Марта покосилась на нее, и когда та присела на скамейку, под выменем, вдруг резко отступила в сторону, почувствовав чужие руки.

Женщина отставила подойник и стала оглаживать Марту по бокам, по отвислой шее, что-то шепча и всхлипывая. Но едва опять протянула руку к подойнику, как корова снова забеспокоилась, засучила ногами. Растерянно потоптавшись, новая хозяйка сходила в дом и вернулась оттуда со стопкой холодных кисловатых блинов, один дала Марте с ладони, а остальные бросила в ясли. Корову привлек хлебный дух, и пока она ела, угнув тогда еще рогатую голову, женщина успела скрутить ей задние ноги обрывком какой-то бечевки.

До этого Марту никогда не путали, и она, недовольно сопнув, опять покосилась на согбенную незнакомую спину. Неуверенные, скользкие пальцы дернули за соски, и несколько тонких струек молока цвиркнули на дно подойника. Марта, удерживая в себе молоко, напряглась так, что на животе ее вздулась закаменевшая жила.

Женщина еще немного подергала за сосцы, но так и не выдоив молоко, ушла. А Марта мучилась всю ночь от распирающей вымя тяжести и мычала, звала свою хозяйку. Но та все не приходила. Вместо нее с рассветом на базу опять появилась женщина. Марта ее сразу угадала, хотя на этот раз она надела фуфайку хозяйки. Как и в первый раз, новая опасливо присела возле коровы, и Марта, обнюхав знакомую одежду, вдруг ослабла телом и присмирела. Подействовали ли на нее привычные запахи, или невмоготу стало ей от давящей тяжести, только без всяких пут и прикормок отдала она молоко все до капли.

Марта приняла свою новую хозяйку, но о старой не забывала, помнила и ждала ее, порой ни с того ни с сего на корову накатывала тоска, и она начинала мычать, кружить по базу или надолго застывала в онемении, будто силилась что-то припомнить или понять. Но понять происходящее было непросто. К середине зимы сено кончилось, и Марту стали кормить соломой и печеным хлебом. В это время и появился на базу со своим подойником приземистый мужичишка, воняющий машиной и гнилым кислым силосом. Раскорячась, он присел под коровой и едва вцепился пальцами-клещами в неподатливое вымя, как Марта, прогнувшись, с размаху ударила ногой по подойнику: жестяная посудина, звякнув дужкой, стукнулась о стену сарая, а мужичишка, опрокинутый испугом, дергаясь, отползал на спине прочь. Но тут же вскочил и, оглянувшись на синюю дверь, дважды ткнул кулаком в коровий пах.