Зимний дождь

Доля не отозвался.

— Я пошутил, конечно, — тут же исправился газетчик. — Тут, это самое… Нам назвали вас, как лучших в районе бахчеводов. Поговорить надо, записать кое-что.

— А вон же говорят люди. — Доля дернул подбородком в сторону.

Невдалеке от вяза горел костер. Возле него сидел на корточках еще один незнакомый, а Пака размахивал перед ним руками, очевидно рассказывая, как он охотился. Тот вряд ли что понимал, но согласно кивал лысой, по-лошадиному удлиненной головой. Пака потрясал над костром убитой птицей и заливался смехом.

— С ним говорить, как мед пить, — отозвался цыганистый. — Так сколько тут у вас гектаров? — Он вынул из кармана рубашки маленький блокнотик и, развернув, с готовностью нацелил в чистый листок карандаш.

Доля назвал цифру.

— Да, а как ваша фамилия? — спохватился газетчик. — Имя, отчество? Так вот, Прокофич, ты расскажи…

— Слушай, Иван, сначала надо бы сфотографировать, — за спиной цыганистого возник лысый, — а то скоро солнце начнет садиться. Данные запишешь потом.

— Можно и так. — Иван сунул блокнот и карандаш в карман рубахи.

— Фотоаппарат у меня в портфеле, — сказал лысый и качнул головой туда, где на выезде из лощины чуть виднелся в подсолнечнике старенький запыленный газик.

— Значит, в передовики вырываетесь? — спросил у Доли лысый и почему-то поморщился.

— Не знаю, не слыхал, — равнодушно отозвался бахчевник.

— Как же так? Нам сказали в управлении… — Он опять подергал щекой.

Вернулся от газика цыганистый Иван с фотоаппаратом, висящим, как колотало, на шее. Поставив у ног пузатый портфель, стал оглядывать место.

— Так, так, — проговорил он, что-то решая. — Семен Васильевич, — обратился он к лысому, — я думаю их снять за столом, под вязом. Пойдемте, Данила Прокофич…

— Меня снимать не надо, — отозвался Доля. — Не заслужил…

— Как это? — недоумевающе посмотрел на него лысый.

— Его вон снимайте. — Доля показал на Паку, щиплющего у костра убитую дичь. — Он старый бахчевод, а я тут недавно, — соврал старик.

— Какое это имеет значение? — опять поморщился лысый, и Доля отметил, что морщится он при каждом слове, будто разговор с людьми причиняет ему нестерпимую зубную боль. — Это же не на память нам — для газеты, — продолжал лысый капризно-сердитым тоном. — Мы представители партийного органа. Как вы не понимаете?

— Садитесь, садитесь к столу, — заторопился Иван, оттаскивая от костра Паку, который подвешивал на треногу ведерко с водой.

Поняв, в чем дело, он спешно отряхнул с рубахи налипший птичий пух, растопыренными пальцами продрал волосы.

— И ты, малец, иди, — позвал лысый Сережку, наблюдающего за всем этим издали.

Приставив к глазам аппарат, цыганистый, жмурясь, топтался, то надвигаясь на застывших за столом бахчевников, то отступая.

— Чего-то не то, нет, не то, — повторил он. И вдруг, выпрямившись, размашисто хлопнул себя по лбу: — Ну, конечно, арбуз нужен. Бо-о-ольшой арбуз! Чтобы товар лицом! — И с ожиданием уставился на Долю.

— Дюже крупных у нас нет, — сказал старик, вставая из-за стола.

— Ну, уж на всей бахче-то найдется один, — не поверил цыганистый.

— Теперь другое дело, — одобрил лысый, когда Доля вернулся к столу с крупным полосатым шаром. — А то не поймешь, кто на снимке: может, пастухи, а может, просто отдыхающие…

— Арбуз, наверное, лучше разрезать? — посоветовался Иван с лысым.

— Да, наверное…

Иван проворно выхватил из кармана складной нож, надавил на какую-то кнопку рукоятки, и лезвие, серебряно блеснув, автоматически выскочило.

— Нате, режьте…

И опять заплясал перед бахчевниками.

— Внимание! Стоп! Готово! Еще разок… Так, так… Мальчик, подвинься чуть к дедушке. Отлично…

— Дядя! — выкрикнул вдруг Сережка, — ты же крышку с объектива не снял!

— Н-не может быть!

— Посмотри…

Иван крутнул в руках аппарат и захохотал:

— Вот это я даю! Вот растяпа… Спасибо тебе, парень, — поблагодарил он Сережку. — Сейчас мы это дело поправим. — И, сняв с объектива крышку, снова нацелился и уже без предупреждения щелкнул два раза затвором.

Лысый разглядывал скатывающееся за лес солнце.

— На вид хорош, — а вот как на вкус? — смеясь, проговорил Иван, кивнув на арбузные половинки.

— Садитесь, пробуйте. — Доля, уступая место, подвинулся на край скамейки.

Иван начал резать арбуз на ломти.

— Присаживайся, Семен Васильевич… Портфель подай, пожалуйста.

Щелкнув замком, он нырнул рукой в приоткрывшуюся кожаную пасть портфеля и с ловкостью фокусника выдернул оттуда бутылку водки. Прищурясь, посмотрел ее на свет, взболтнув, опять посмотрел. — Кажется, не прокисла. — И толкнул легонько плечом Долю: — Причастимся?

— Нет, нет, мне нельзя, — отказался старик. — Сами пейте…

Лысый сидел на краешке скамьи хмурый, чем-то недовольный, и хотя, видать, он был начальником над Иваном, вид его нисколько не смущал цыганистого. Иван еще раз щелкнул замком портфеля, достал зеленоватые пластмассовые стаканчики.

— Жене передай мой последний привет, а сыну отдай бескозырку, — пропел он и, сорвав с бутылки металлическую шляпку, швырнул ее в траву. Потом налил три стаканчика — Паке, лысому, себе и провозгласил:

— Дай бог, не в последний раз!