Читаем Зимний дождь полностью

— Я, можно сказать, счастлив… Всю жизнь работал не жалея сил. Вы это сами видели. Но я мечтал, как все мы мечтали, — он поперхнулся, сбился с мысли и, немного помолчав, закончил: — Одним словом, большое спасибо всем вам! — Прозрачные глаза его стали еще светлее, он торопливо достал из кармана платок и промокнул им лицо. — Простите, — задыхаясь, извинился он, — я на минутку выйду.

Михеев проскользнул мимо тесно сдвинувшихся спин и юркнул за массивную дверь. Его сослуживцы переглянулись, растерянно держа рюмки.

— За здоровье нашего ветерана! — провозгласил Кулин.

И все с облегчением выпили. Шеф поднялся и направился в коридор, за ним потянулись другие. Компания разбивалась на группки и подгруппки. Кулин спрашивал Карелова о его романе и тут же рассказывал о своей незащищенной диссертации, Лунев, чуть покачиваясь, направился к заскучавшей Люсе, подсел к ней, его светло-коричневые, затуманенные глаза были просяще ласковыми, он что-то шептал Люсе в ухо, лапая ее то за колено, то за оголенное плечо.

Гудов нащупал в кармане сигареты и, поднявшись, вышел. В коридоре было пустынно, видно, все разбрелись по кабинетам. В уголке одиноко стоял Михеев и курил «беломорину». Папироса, зажатая меж пальцев, вздрагивала. Гудов направился к нему, хотя говорить не было никакого желания, просто стало неловко, что о юбиляре все забыли.

— Вот так, значит, Василий Яковлевич, — грустно улыбнулся Михеев, — как говорят, был конь, да изъездился…

— Ну, что вы! — фальшиво бодрым голосом возразил Гудов. — Вы еще…

— Не надо, Василий Яковлевич, — остановил утешения Михеев. — Моя жизнь прошла. А ведь тоже мечтал… — И, потянув Гудова за лацкан пиджака, заговорил торопливо: — Не убивайте себя, не растрачивайте… Ушедшего не вернешь… У меня у самого в войну… вся семья… жена и дети при бомбардировке… — Мокрым лицом он ткнулся в плечо Гудова.

Мимо них пробежала Люся, очевидно, разыскивая ушедших, чтобы снова позвать к столу. Вслед за ней выскочил Лунев. Наткнувшись на стоящих в коридоре, осоловело посмотрел на Гудова, поманил его пальцем.

— Старичок, можно тебя на минуту?

Спросил, стукнувшись лбом о голову Гудова:

— Ну, ты чего?

— Ничего, — пожал плечами Гудов.

— А что сопливишься? Я все-е-о вижу! — Неуверенный палец поплавал перед носом Гудова. — Не жалей о ней, старик… Все они суки! — Сжав кулак, он энергично махнул им. — Ты хоть знаешь, как это произошло? — Лунев ухмыльнулся вялыми губами.

Гудов знал, но продолжал молчать, чувствуя, как все каменеет в нем от этого разговора.

— Она же с этим режиссером в пойме пьянствовала! — почти выкрикнул Лунев. — А на обратном пути влетели под «Колхиду». И о такой стерве…

Он не успел договорить: тяжелый кулак Гудова с силой врезался в подбородок Лунева, опрокинул его. Раздался грохот. Услышав его, из кабинета выскочили Кулин и Карапетян. Вслед за ними появились женщины.

— За что? За правду? — закричал Лунев, опираясь на руки и пытаясь подняться.

К ним бросился Кулин, помог встать и тут же начал удерживать Лунева, который, мотая головой, рвался к Гудову.

— Товарищи, товарищи! Что случилось? — кидался от одного к другому выбежавший откуда-то шеф.

— Гудов, это вы его?

— Да, — сказал Гудов, продолжая стоять на месте.

— Почему? За что?

— Завтра он вспомнит, — ответил Гудов и, ни с кем не прощаясь, вышел из дверей института.

На остановке такси было безлюдно, хотя только что начинался одиннадцатый час. Мимо со свистом пролетали машины с клетками на дверцах, но ни у одной зеленый свет не горел. Парило, как перед грозой. Небо, затянутое черными рваными тучами, напоминало вспаханное с большими огрехами поле, на котором кое-где тускло желтели крупные, не заделанные в землю семена.

Гудов услышал за спиной чьи-то торопливые шаги, прерывистое дыхание и резко обернулся. На остановку бежала Люся.

— Вы на такси? — спросила она, вглядываясь в лицо Гудова, освещенное далеким фонарем.

— Да, хотел, но что-то нет их, — отозвался он. — Может, на троллейбус?

— Ой, мне стыдно, я такая пьяная! — пожаловалась она со смешком. И просто, без всякого жеманства, спросила: — Вы проводите меня, Василий Яковлевич?

— Хорошо, — согласился он, глядя на поток приближающихся огней. Но машины опять проскочили мимо.

— Так все неловко получилось, — нарушила Люся молчание. — За что вы его, Василий Яковлевич?

— За дело.

Люся замолчала.

Опять вдалеке замаячили светлячки фар.

— Давайте я буду «голосовать», — предложила Люся. И добавила осведомленно: — Таксисты охотнее берут женщин.

И правда, приближающийся огонек сместился с центра трассы ближе к тротуару, «Волга», дохнув жаром, остановилась. Люся бросилась к дверце, но на переднем сиденье уже был пассажир.

— До центра! — сказала Люся, открывая заднюю дверцу.

— Центр большой, мы едем на Ленинградское шоссе, — хмуро отозвался таксист.

— Ничего, это попутно, — спокойно отозвалась Люся. — Надо будет лишь чуть-чуть свернуть. — И назвала свою улицу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези / Проза
Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза