Зимний дождь

В машине было душно, Гудов опустил ветровое стекло, но врывающийся ветер не освежал, кажется, наоборот, жег лицо и руки. Где-то за Волгой несколько раз молния торопливо перекрестила небо, глухо, ворчливо пророкотал далекий гром.

У Люсиного дома Гудов расплатился с шофером, и они вышли.

— Ой, у нас тут такая темнота! — с ужасом сказала Люся, заглядывая в свой подъезд. — Хулиганы побили все лампочки, я так боюсь! Вы до дверей подниметесь со мной?

На лестничных площадках, источающих запах загнивших яблок и арбузных корок, было пустынно, и потому шаги Люси и Гудова рождали глухое короткое эхо. Когда проходили третий или четвертый этаж, где-то в глубине площадки, возле вентиляционной трубы, послышался неумелый звонкий поцелуй и короткий счастливый смех девчонки. Странно, что это свидание, по всей вероятности, совсем юных существ больно кольнуло сердце Гудова, и он поймал себя на мысли, что позавидовал чужой молодости, свету, давно погасшему в нем.

Где-то вверху горела лампочка, и отсветы ее падали на пятый этаж, где жила Люся. Остановясь у своих дверей, она поблагодарила Гудова и, достав из сумочки ключ, вдруг легко предложила:

— Может, зайдете? Попьем чаю или кофе? У меня что-то страшно разболелась голова.

«К чему все это?» — мелькнуло в голове Гудова. Но было так тоскливо, так одиноко, что вопреки своим желаниям он ответил наигранно бодро:

— Что ж, чашка крепкого кофе не помешает.

— Конечно, — подхватила Люся.

Щелкнул английский замок, из открытых дверей глянула на Гудова непроницаемая темнота. Люся быстро прошмыгнула вперед, включила в коридоре свет, растерянно осмотрелась, будто попала в чужую квартиру, и вдруг, сцепив руки на затылке, залилась смехом.

— Ой, я и забыла, — проговорила она, делая паузу, — мамы-то дома нет, она же утром уехала в командировку. — И, тряхнув высоким белым куполом волос, опять засмеялась: — Правда, я совсем пьяная… Ну, ничего раздевайтесь, сейчас я вас буду угощать.

Гудов снял пиджак, повесил в прихожей. Люся провела его в большую комнату, незагроможденную, обставленную с хорошим вкусом. Посадила в кресло к низкому треугольному столику, на котором лежало несколько номеров журнала «Америка», роман Артура Хэйли «Аэропорт», какая-то книга, судя по всему, на французском языке.

— Я сейчас, одну минутку, — сказала Люся и быстрыми шагами направилась во вторую комнату.

Дверь она не закрыла, и Гудов слышал, как прошуршали металлические замки на ее платье. Через несколько мгновений Люся появилась в ярком цветном халатике, не закрывающем ее округлых колен.

— Это ничего, что я в таком виде? — с девчоночьей наивностью спросила она, проходя на кухню.

— Вы же, Люся, дома, — улыбнулся ей вслед Гудов.

На кухне звякнула посуда, зажурчала вода, загудел огонь газовой плиты. Люся вернулась в комнату, села в кресло напротив Гудова. Сказала виновато:

— Видите, какая я, затащила насильно, и теперь приходится вам скучать.

— Ради кофе куда ни пойдешь, — отшутился Гудов. И, взяв со столика иностранную книгу, поинтересовался: — На французском?

— Да, это Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль».

— Хорошо знаете язык? — Гудов внимательно посмотрел в лицо Люси.

— Как вам сказать? — пожала она плечами. — В общем читаю. — И усмехнулась: — Когда была маленькой, мама мечтала сделать из меня гармонически развитую личность. Совала меня во все кружки, какие только есть на свете. А в итоге вышла секретарь-машинистка. — Тень печали легла на ее лицо.

Помолчали. В тишине уже засыпающего дома из чьей-то квартиры через стены проникала тихая и, может, оттого кажущаяся печальной музыка.

— Ну, в общем-то я сама во всем виновата, — вернулась Люся к прерванному разговору. — В семнадцать лет выскочила замуж… Как же, любовь! И вот теперь — ни профессии, ни семьи… Впрочем, зачем об этом? Ой, кажется, шумит! — Она вскочила и бросилась на кухню. Возвратясь, сообщила весело: — Сейчас все будет на столе. — И пояснила: — Я признаю только когда приготовлено в кофеварке. Чуть дольше, зато какой аромат, крепость…

Кто-то незнакомый продолжал в этот поздний час слушать плачущую скрипку. Гудов жадно ловил далекие, приглушенные звуки. Люся заметила это и предложила:

— Хотите, я сыграю вам что-нибудь потихоньку? — И, не дожидаясь ответа, подсела к роялю. — Правда, пианистка из меня не ахти какая. Из-под маминой палки семь лет бегала в музыкальную школу… Но увы!

Люся явно кокетничала. Играла она недурно, все было в ее игре: верно взятые ноты, точно выдержанные терции, и не было только одного — волнения, а значит, таланта.

«Вот и из Ленки, возможно, выйдет такая же грамотная механическая шарманка», — подумалось Гудову. Он вспомнил, с каким трудом, по настоянию Тамары, устраивал дочь в музыкальную школу. Девчонка отказывалась, ревела. Но теперь, кажется, учится с охотой. И когда в своих размышлениях последнего времени он думал о переезде в Лозовое, вместе с другими аргументами «против» вставало и то, что там она не сможет заниматься музыкой. «А возможно, и не надо?» Ах, Ленка, Ленка, через полмесяца надо ехать за тобой. Что скажу я тебе, как объясню?