Зимний путь

Сеньор Адриа хранил тайное досье со сведениями, касающимися Андромахи, в большом шкафу, под простынями, и ошеломленно барахтался в океане сомнений, даже не знаю, сказать ли ему, что удивлена, что за целый месяц он исписал всего штук пять библиотечных карточек, как будто уже не верит в свое предназначение, как будто мы можем себе позволить, чтобы Örökkön-örökké[44] Кальмана Сия (Будапешт, 1922) оставалась заброшенной нивой, борозды которой вовек не вспашут пытливые взоры (см. Letters and papers[45] Т. С. Тейлора-младшего), чтобы спасти ее от забвения. Он бродит с рассеянным, отсутствующим видом, как будто разлюбил читать, и, к вящей моей печали, ни одна из последних тридцати пяти книг, его недавних приобретений, не удостоилась большей чести, чем беглый невнимательный взгляд, как у Дороти из Оливера Кэйджа. Что станется отныне с Маззарино, Спендером, Кабальеро-Ринконом, Сеамброй Пинто и прочими? О чем с утра до ночи раздумывает сеньор Адриа? Подчас Виктории казалось, что ангина помутила его сознание.

Тогда с уверенностью, приходящей, когда знаешь, что творишь правосудие, Виктория, посвященная в великие тайны, помазанная на царство, спустилась по лестнице, стоя на которой стирала пыль с АФРИКАНСКОЙ ПОЭЗИИ, и вошла в кабинет. Она чрезвычайно нежно взяла под руку сеньора Адриа, вручила ему перьевую метелку, прошептала, что обязательно нужно довести до конца работу над АФРИКАНСКОЙ ПОЭЗИЕЙ, там, в коридоре, а сама опустилась на стул, у стола, в кабинете. Сеньор Адриа поглядел на перьевую метелку, внимательным взглядом окинул все вокруг и вышел из комнаты, не говоря ни слова. А Андромаха не теряла времени; ей была уже предельно ясна предстоявшая задача: в размышлениях Сеамбры Пинто о Коимбре межвоенного периода, несомненно, содержались более глубокие тайны, чем в религиозных сонетах Уильяма Спендера. Она открыла книгу и заметила, что на корешке тома, еще даже не поставленного на полку, уже скопилась пыль. Она брезгливо поморщилась и пометила себе на бумажке, что придется объяснить сеньору Адриа, когда он к ней зайдет, что книги, лежащие на столе, тоже необходимо содержать в чистоте. Уже на третьей странице она нашла отличную цитату: «Коимбра, ты не одинока, если каждое утро раскрываются окна твоих домов и ставни весело стучат о стены». Веселье ставен, веселье женщины, распахивающей окна своего дома в Коимбре навстречу новому дню… Виктории бы хотелось быть рядом с Сеамброй Пинто, когда ему пришла в голову эта мысль; однако приходилось довольствоваться тем, чтобы найти ее в книге много лет спустя, когда писателя уже нет в живых. Она с уважением перечитала ее, переписала на библиотечную карточку и добавила: «Коимбра». Антонио Сеамбра Пинто. Лиссабон, 1953. И тут же решила, что ей было бы очень интересно, раз уж она теперь рассталась с Тони, который с каждым днем становился все невыносимее (она застала их с Лурдес у него дома на диване, это стало последней каплей), раз уж теперь у нее больше свободного времени, попробовать установить связи, нерушимые узы, существующие между книгами; поскольку это непосредственное, очень южное описание, найденное в произведении Сеамбры Пинто (см. выше), напомнило ей, как «порт покрылся тонким слоем пыли, заметной лишь ее чуткому сердцу» (Selbstaufopferung[46] М. Хенша. Берлин, 1921).

В коридоре, дыша пылью АФРИКАНСКОЙ ПОЭЗИИ, чихнул сеньор Адриа, подсчитывая, что ему понадобится еще не меньше часа для того, чтобы довести свою работу до конца: смахнуть пыль с каждой книги, с каждого корешка, чтобы постыдной небрежности и низости забвения не осталось и следа в дивной библиотеке Андромахи.

Глаза как бриллианты

И Яхве сказал мне: «Как алмаз, который крепче камня, сделал Я чело твое. Не бойся сынов дома Израилева и не страшись перед лицем их, ибо они мятежный дом».

Иезекииль

1