На Шуберта в отношении его религиозных взглядов, возможно, уместнее всего смотреть так же, как Китс смотрел на Шекспира – как на художника, в наивысшей степени одаренного, по словам английского поэта-романтика, «отрицательной способностью»: «это означает, что человек способен пребывать в неопределенности, среди загадок и сомнений, без какого-либо горячего поиска фактов или доводов».
Песни Шуберта и даже его церковные сочинения не транслируют взвешенную теологическую позицию, он скорее творчески исследует в них различные виды и эмоциональные силовые поля религиозной чувствительности – от общепринятых условностей, даже трюизмов, до мистических грёз такого поэта-философа, как Новалис. Разные восприятия «нуминозного», духовного, божественного воплощаются у Шуберта благодаря работе воображения.
Вот что касается Шуберта, как художника. Если говорить о Шуберте-человеке, возможно, недостаток строгих, твердых убеждений позволил ему избежать «горячего поиска фактов или доводов». Он мог выпускать те части текста мессы, с которыми был не согласен, и при этом писать в гораздо более примирительном духе отцу и мачехе в 1825 году:
Эти слова кажутся плодом размышлений, они слишком точны, чтобы быть просто болтовней для успокоения недовольного чем-то отца. Но в январе 1827 года один друг шутливо начал письмо композитору первыми словами «Верую»: