Тут Вера осекается и каменеет. Она не сказала, что любит их. Боялась, что от этого они только сильнее заплачут, и потому сдержала в себе самые важные слова, без которых остальные не имеют значения.
Из самых глубин ее нутра прорывается мучительный крик. С этим криком Вера проталкивается назад сквозь толпу, протискивается мимо женщин, провожающих ее обреченными, пустыми взглядами. Наконец ей удается пробраться к паровозу.
– Я рядовая служащая, – говорит она партийной работнице, которая стоит у входа, лицо у нее усталое и безразличное.
– Документы?
– Обронила в толкучке. – Вера машет на людское месиво.
Во рту появляется горький привкус обмана, к горлу подступает тошнота. Такие случаи привлекают внимание, а ничто на свете – даже война – не может быть страшнее, чем внимание Народного комиссариата. Вера расправляет плечи и продолжает:
– Партийные работники плохо следят за эвакуацией. Их работа неэффективна. Полагаю, нужно об этом доложить.
Угроза срабатывает: уставшая партийка выпрямляет спину и коротко кивает:
– Да. Вы правы. Я буду бдительнее.
– Хорошо.
С колотящимся сердцем Вера проходит мимо нее и поднимается в поезд. Каждую секунду она ждет, что кто-то догонит ее, назовет самозванкой и вытащит наружу.
Но никто за ней не приходит, так что она замедляет шаг, идет про вагону, вглядываясь в детские лица. Как селедки в бочке, дети теснятся на серых лавках. Сейчас лето, но все в шапках и пальто; их матери об этом молчат, но ни одна не верит, что дети вернутся домой через пару недель. Маленькие лица лоснятся от пота и слез. Все до ужаса тихие. Никто не болтает, не смеется и не играет – дети просто сидят, онемевшие и напуганные. Есть в вагоне и несколько женщин. Сопровождающие, воспитательницы из детских садов и, должно быть, пара таких, как Вера, – тех, кто неспособен ни отпустить детей, ни пойти против государственного указа.
Она старается не думать о том, что натворила и что теперь будет с ее семьей. Без ее зарплаты им не прожить…
Поезд будто пробуждается ото сна. Звучит гудок, и вагон приходит в движение. Не решаясь взглянуть чужим детям в глаза, Вера идет от скамьи к скамье, вагон за вагоном.
– Мама!
Сквозь дребезжание поезда до нее доносится звонкий голос дочери. Вера продолжает идти и добирается до узкой скамьи, на которой, прижавшись друг к другу, сидят ее дети – слишком маленькие, чтобы дотянуться до окон.
Она опускается на скамью, сажает их к себе на колени и осыпает поцелуями.