Зимний сад

Я понимаю, что если прилягу, то умру. Кто сказал это – мама? сестра? Не помню. Я просто знаю, что так и будет.

«Я не умру в постели», – говорю я себе и бреду к тому бесценному предмету мебели, который еще остался в квартире. К папиному письменному столу. Сажусь за него, запахиваю одеяло.

Правда ли стол еще пахнет папой или я снова брежу? Не знаю. Я беру его перьевую ручку и понимаю, что чернила замерзли. Маленькая железная чернильница ледяная, я беру ее и тащусь обратно к буржуйке, отогреваю чернила. Ставлю на печь кружку с водой, жду, пока закипит, и возвращаюсь к столу.

Я зажигаю лампу. Знаю, что это глупо. Масло бы стоило поберечь, но я больше не могу сидеть в этом ледяном мраке. Если я хочу выжить, то должна чем-то себя занять.

Я буду писать.

Я пока не умерла.

«Меня зовут Вера Петровна, и я почти никто…»

Я все пишу и пишу – на бумаге, которую скоро придется сжечь, рукой, которая так дрожит, что буквы стадом антилоп разбегаются по листу. Но я продолжаю писать, и постепенно ночь рассеивается.

Через пару часов сквозь газетную бумагу на окнах просачивается бледный сероватый свет – и тогда я понимаю, что продержалась.

Уже откладывая ручку, я слышу стук в дверь. Я приказываю ногам идти, коленям сгибаться.

На пороге стоит незнакомец в ушанке и зимней шинели.

– Вера Петровна?

Его голос кажется мне знакомым, но лицо я рассмотреть не могу. Зрение уже изменяет мне.

– Это я, Дима Невский, из соседней квартиры. – Он протягивает мне бутылку, кулек конфет и мешок картошки. – Моя мама совсем ослабела, она уже не может есть. Ей не пережить сегодняшний день. Она просила передать это вам. Сказала отдать малышам.

– Дима, – бормочу я, по-прежнему не узнавая. Его маму, нашу соседку, я тоже уже не помню.

Но я принимаю еду. Даже не притворяюсь, будто раздумываю. Может, я бы и убила ради этой еды. Кто знает?

– Спасибо, – говорю я – или думаю, что говорю, или лишь собираюсь сказать.

– Как Александр?

– Так же, как все мы… Вы не хотите зайти? Тут немного теплее…

– Нет. Нужно вернуться к маме. Я приехал ненадолго. Завтра возвращаюсь на фронт.

Он уходит, а я ошеломленно смотрю на продукты. Я улыбаюсь, когда бужу Леву:

– Сегодня у нас конфеты…

В январе я выношу Леву на улицу, укладываю на санки и привязываю. Он так слаб, что даже не пытается вырываться; его сине-черное тело сплошь покрыто нарывами. Аня до того замерзла, что вообще не вылезает из постели. Я прошу ее ждать нас..

Путь до больницы занимает три часа, а когда мы туда добираемся…