Я привлекаю детей еще ближе. Даю им выпить немного вина, что принес Дима, но для Левы этого недостаточно. Вытащить еду в набитом вагоне я не могу. Здесь меня убили бы даже за кусочек дуранды, не говоря уж о колбасе.
Я засовываю руку в карман пальто и достаю горсть земли, собранной возле сгоревших Бадаевских складов.
Лева с жадностью жует землю, смешанную с расплавленным сахаром, и просит еще. Я делаю единственное, что приходит мне в голову: надрезаю палец и кладу ему в рот. Он сосет теплую кровь, как младенец – молоко матери. Мне больно, но куда больнее слышать хрип в его легких, чувствовать, как горит его лоб.
Я вполголоса рассказываю детям истории про себя и их папу, про сказочную любовь, которая теперь кажется столь далекой. Именно тогда, под стук колес, почти впадая в ступор от кашля сына и вопросов дочери об отце, я и начинаю называть Сашу принцем, а Сталина – Черным князем; в том вагоне Нева становится волшебной рекой.
Дорога в поезде длится целую вечность. От долгих часов тряски у меня все болит. Только сказка помогает нам троим сохранить рассудок. Если бы не она, я, наверное, стала бы плакать или кричать.
Наконец мы подъезжаем к Ладожскому озеру. Лед простирается до самого горизонта; за окном, затуманенным паром от дыхания, я вижу лишь белую пелену.
Здесь начинается ледяная дорога.
Глава 25
Солдаты много месяцев прокладывали дорогу через замерзшее Ладожское озеро. Теперь она готова, и ее называют Дорогой жизни. Говорят, уже скоро по льду в Ленинград отправятся грузовики с припасами. До сих пор машины почти всегда уходили под воду. Немцы, конечно, постоянно бомбят ледовую дорогу.
Я проверяю одежду детей. Все вроде в порядке. Я обмотала Леву и Аню газетной бумагой, а затем укутала их во все вещи, которые у них есть. Шеи и головы обвязала шарфами. Я стараюсь закрыть все, даже носы.
Дышать на холоде больно. Воздух жжет легкие. Лева рядом со мной начинает кашлять.
В черном небе сияет полная луна, сугробы в ее свете кажутся голубыми. Все пассажиры поезда томятся, скучившись, как коровы в стаде. Со всех сторон несется кашель, слышится детский плач. Как бы я хотела, чтобы и Лева заплакал. Меня пугает то, что он такой тихий.
– Что будем делать, мамочка? – говорит Аня.
– Найдем грузовик. Давай руку.