Я стягиваю варежку и вместо бабочки отдаю ему обручальное кольцо.
– Оно золотое. Возьмите…
Он оглядывает меня, в последний раз затягивается папиросой и бросает ее под ноги.
– Ладно, бабуля, – он прячет кольцо в карман, – залезайте. Подвезу вас с внуками.
Я так счастлива, что даже не вникаю в смысл его слов, и только позже, когда мы сидим в кабине грузовика, до меня доходит.
Бабуля.
Он принял меня за старуху.
Я снимаю с головы шарф и смотрю на себя в зеркало заднего вида.
Мои волосы так же белы, как и лицо.
Когда мы добираемся до другого берега, снаружи светло. Не то чтобы очень, но все же достаточно. Я могу ясно видеть, где мы находимся.
Вокруг бесконечная снежная равнина. Ряды грузовиков, набитых припасами для измученных ленинградцев. Солдаты в белой камуфляжной форме. Железнодорожная станция совсем недалеко. Именно туда нам нужно добраться.
Бомбежка начинается почти сразу. Водитель тормозит и выпрыгивает из грузовика.
Сама я не хочу выходить, хотя и осознаю, как опасно оставаться в машине. Бак грузовика наполнен бензином, а кузов не прикрыт маскировочной сеткой. Более легкой мишени нельзя и придумать. Но здесь тепло, а мы так давно не наслаждались теплом… И тут, посмотрев на сына, я забываю обо всем.
Он не дышит.
Я трясу его, расстегиваю пальтишко, убираю газетные листы. Его тело – это кости, плотно обтянутые синей, покрытой нарывами кожей.
– Просыпайся, Лева. Дыши. Давай же, мой Львенок. – Я приникаю к его губам и пытаюсь дышать за него.
Наконец он содрогается у меня в руках, и я чувствую во рту кисловатый привкус его дыхания.
Он начинает плакать.
Я тоже плачу, прижимаю его к себе, бормочу:
– Не покидай меня, Лева. Я не переживу.
– Мама, у него такие горячие руки, – говорит испуганная Аня.
Я щупаю ему лоб. Он горит.
Руки у меня трясутся, но мне удается снова обложить сына газетной бумагой, я тщательно застегиваю на нем кофту и пальто.
Мы выходим на мороз.
Аня тащит нас прочь от машины. Мне так страшно за сына, что я едва замечаю взрывы и выстрелы. Неподалеку взлетает в воздух грузовик.
Кажется, будто мы попали в эпицентр урагана. Мимо проносятся грузовики, скачут лошади, запряженные в подводы, бегут солдаты – а растерянные, обессиленные ленинградцы мечутся, не зная, куда двигаться дальше.
Наконец я нахожу госпиталь – кучку грязных, трепыхающихся на ветру белых палаток среди снежного поля.
Это место не назовешь больницей. Здесь оставляют мертвых и умирающих. Ничего больше. Стоит нестерпимый запах. Люди стонут, лежа в собственных замерзающих испражнениях.