Выражение его лица было усталым и печальным. Глубокие морщины на лбу, глубоко посаженные глаза, треугольные тени и слегка опущенные уголки губ — все гармонировало с общим обликом этого человека, подперевшего ладонью щеку и склонившегося над бумагами.
Стены комнаты были увешаны чертежами и планами богатых построек; оглядывая обширную библиотеку, я задержался на книге под названием «Водное законодательство», но в этот момент раздался голос сеньора Витри:
— Чем могу быть полезен, сеньор?
Понизив голос, я ответил:
— Простите, сеньор, но прежде я хотел бы знать: мы одни?
— Да, полагаю.
— Простите, мой вопрос может показаться нескромным, но — вы женаты?
— Нет.
Взгляд его стал серьезным; худощавое лицо посуровело, и суровость эта приобретала все более грозовой оттенок.
Он сидел, откинувшись на спинку кресла — черные глаза пристально изучали меня; взгляд их на мгновение задержался на галстуке, затем, неподвижный, впился в меня, словно выглядывая в глубине зрачков какую-то тайну.
Я понял, что надо говорить без обиняков.
— Сеньор Витри, я пришел сказать, что сегодня ночью вас собираются ограбить.
Я хотел застать его врасплох, удивить, но просчитался.
— Ах, так!.. А откуда вам это известно?
— Вор сам предложил мне участвовать в ограблении. Кроме того, я знаю, что вы взяли в банке большую сумму денег и сейчас она хранится у вас в сейфе.
— Верно…
— У вора есть ключ от сейфа и от комнаты, где он стоит.
— Значит, вы видели ключ? — спросил он, доставая из кармана связку ключей и указывая мне на один, с крупными бороздками.
— Этот?
— Нет, другой, — и я вытащил из связки ключ — точную копию того, который показывал мне Хромой.
— Кто воры?
— Зачинщик по кличке Хромой, работает сторожем, сообщница — ваша служанка. Она брала у вас ключи ночью, а Хромой сделал дубликаты.
— А каким образом вы замешаны в этом деле?
— Я… меня на это торжество пригласили просто как знакомого. Хромой зашел ко мне и предложил свою компанию.
— Когда вы с ним виделись?
— Сегодня, около двенадцати.
— А до этого вы были посвящены в его планы?
— Нет. Я познакомился с Хромым, когда продавал бумагу на базаре.
— Значит, вы его друг… о таких вещах рассказывают только друзьям.
Я покраснел.
— Друг… нет, но он всегда интересовал меня как психолога.
— И все?
— Да, а что?
— Вы сказали… так, стало быть, в котором часу вы должны были прийти?
— Мы собирались проследить, когда вы уйдете в клуб, а потом служанка должна была нас впустить.
— Хорошо задумано. По какому адресу живет этот Хромой?
— Кондарко, 1375.
— Превосходно, все будет в порядке. А ваш адрес?
— Каракас, 824.
— Хорошо, приходите сегодня в десять. К этому времени все будет улажено. Вас зовут Фернан Гонсалес?
— Нет, я назвался так на всякий случай; Хромой мог сказать служанке, что я тоже буду с ним. Меня зовут Сильвио Астьер.
Инженер позвонил, оглянулся; вошла мулатка.
Лицо Арсенио Витри сохраняло невозмутимый вид.
— Габриэла, — сказал он, указывая на рулон ватмана, — этот сеньор придет завтра утром вот за этими чертежами; передайте ему, если меня не будет.
Он встал, холодно пожал мне руку и вышел вслед за служанкой.
Хромого взяли в половине десятого. Жил он в дешевом доме, в деревянной мансарде. От Шкета агенты узнали, что Хромой «пришел, перерыл барахло и ушел». Так как они не знали, куда он обычно ходит, то первым делом заявились к хозяйке, показали свои значки, и та повела их по крутой лестнице наверх, в комнату Хромого. На первый взгляд в ней не было ничего подозрительного. Однако — и это самое необъяснимое и нелепое — на самом виду висели на гвозде два ключа: от сейфа и от кабинета. В керосинном ящике, под тряпками, был обнаружен револьвер, а на самом дне — газетные вырезки об ограблении, не раскрытом полицией.
Поскольку речь в них шла об одном и том же деле, агенты справедливо предположили, что Хромой не совсем не причастен к этой истории, и тут же предусмотрительно задержали Шкета, отправив его в участок.
В одном из ящиков стоявшего в мансарде стола были обнаружены также тиски часовщика и набор надфилей. Некоторые из них хранили следы недавнего употребления.
После того, как все вещественные улики были изъяты, снова позвали хозяйку.
Это была скупая и наглая старушонка в черном платке, концы которого она завязывала под подбородком. Пряди седых волос падали на лоб, а когда она говорила, нижняя челюсть ее ходила, как на шарнирах. Ее показания не прибавили ничего к тому, что уже было известно о Хромом. Она знала его три месяца. Платил он исправно, работал по утрам.
Когда ее спросили о знакомых преступника, она отвечала невразумительно, хотя, впрочем, вспомнила, что «прошлым воскресеньем, часа в три, приходила какая-то дамочка-брюнетка, а ушла в шесть, вместе с Антонио».