Зло и свобода. Рассуждения в связи с «Религией в пределах только разума» Иммануила Канта

Дело еще больше осложняется тем, что не вполне понятно даже то, говорит ли Кант о «злом разуме», его свободе и всем прочем, что с ним связано, всерьез. Разум, о котором идет речь в связи с «дьявольским злом», называется Кантом «как бы злым»^[261]. «Как бы» – очень распространенный в текстах Канта оборот, неизменно показывающий, что то, к чему он относится, в действительности не существует. Означает ли это, что «как бы злого» разума и его свободы, совершенно загадочной с точки зрения кантовской философии, совсем нет и быть не может? Но и такое предположение мало что дает нам, не говоря уже о том, что возникает вопрос, зачем вообще в таком случае Кант пишет о нем в «Религии». Дело в том, что в других случаях «как бы» относится к чему-то не существующему в действительности, но с необходимостью мыслимому разумом.

Хрестоматийным примером этого являются первоначальный общественный договор и связанная с ним «всеобщая», или «объединенная», «воля целого народа». В исторической действительности такой договор никогда не имел места (по Канту), но он – как идея – необходимым образом существует в практическом правовом разуме и должен мыслиться законодателем, поскольку только при этом условии возможно появление законов, как если бы они исходили от «объединенной воли целого народа». В то же время и подданные должны относиться к этим законам так, как если бы они – в качестве участников первоначального договора (или их правопреемников?) – дали на такие законы действительное согласие^[262].

Таким образом, «как бы» в кантовском применении обладает чрезвычайно важным и даже уникальным значением сочетания указания на фиктивность того, к чему этот оборот относится, и на его же обязательность – в том самом непосредственном смысле, что фиктивное налагает на нас некий долг. Неужели «как бы» по отношению к «злому разуму» означает то же самое? Неужели нам следует предположить, что, хотя «злой разум» есть фикция или потому что он есть фикция, «нормальный», т. е. «добрый», разум должен мыслить его и все сопряженное с ним как «дьявольское зло»? Но что – в позитивном плане – дает такое долженствование, к чему оно ведет, если мы можем поставить такие вопросы, проводя аналогию между «как бы злым» разумом и «как бы» существующими первоначальным договором и «объединенной волей народа», которые в качестве необходимых идей разума в позитивном плане дают справедливые законы и определяют подчинение им подданных?

Ощущение парадоксальности свободы, присущей или приписываемой «как бы злому» разуму, только усилится, если мы обратим внимание на то, что она, эта свобода, никак не может вытекать из «освобождения от морального закона», если последний трактуется именно по-кантовски, т. е. как чистый и формальный «долг исполнять долг». С одной стороны, как мы уже говорили, в частности, рассматривая фигуру «неистового ритора» из статьи «Естественное право» в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера, зло только и может утвердить себя в качестве универсального принципа, примеряя моральный закон к себе и, так сказать, очищая себя от всего «эмпирического» и случайного при его помощи. Не освобождение от морального закона, а именно превращение его в собственный принцип способно произвести злой или «как бы злой» разум.

С другой стороны, отвержение морального закона уничтожило бы последние надежды сил зла добиться победы над добром. Вспомним тех же «падших ангелов», компаньонов и соратников мильтоновского Сатаны, после их низвержения в ад. В своем «первоначальном договоре» о попытке реванша у небесной рати они как будто следуют всем кантовским примерам из «Основ метафизики нравственности» относительно тестирования максим своих поступков на предмет их соответствия «всеобщему закону природы». Они дают друг другу обещание (идти до конца в их борьбе) и твердо намерены выполнить его невзирая на любые возможные обстоятельства. Они, несомненно, готовы всячески использовать свои таланты в борьбе с Богом и ни в коем случае не дадут им зачахнуть вследствие праздности и потакания чувственным соблазнам. Наконец, они полны сочувствия и милосердия к тем из своих собратьев, кто тяжко пострадал в проигранной битве с небесной ратью. Разве что максима самоубийства остается вне поля их зрения, но только по той причине, что присущее им бессмертие делает раздумья над ней совершенно бессмысленными. Откажись они от морального закона, сделай они выбор в пользу индивидуального себялюбия – и весь их проект будет обречен не начавшись. А с ним и все зло в мире станет бессильным.