Я лежу на каменном полу и пытаюсь собраться с мыслями. Пытаюсь вспомнить, сколько раз Мадок был в походе, и говорю себе, что ему было неудобно в каждом из них. Иногда он спал, вытянувшись на земле, голова его лежала на пучке сорняков или на собственных руках. Иногда он был ранен и все равно сражался. Он не умер.
Я тоже не собираюсь умирать.
Я продолжаю говорить себе это, но не уверена, что верю в это.
Несколько дней никто не приходил.
Я сдаюсь и пью морскую воду.
Иногда, лежа там, я думаю о Кардане. Я думаю о том, каково это, должно быть, вырасти почетным членом королевской семьи, могущественным и нелюбимым. Вырасти на кошачьем молоке и пренебрежении. Быть произвольно избитым братом, на которого ты больше всего походил и который, казалось, больше всего заботился о тебе.
Представьте, что все эти придворные кланяются вам, позволяя шипеть и шлепать по ним. Но независимо от того, сколько из них ты унизил или обидел, ты всегда знаешь, что они нашли достойных их любви, когда никто никогда не нашел тебя достойным.
Несмотря на то, что я выросла среди народца, я не всегда понимаю, как они думают или чувствуют. Они больше похожи на смертных, чем им нравится верить, но как только я позволю себе забыть, что они не люди, они сделают что-нибудь, чтобы напомнить мне. Только по этой причине было бы глупо думать, что я знаю сердце Кардана благодаря его истории. Но меня это удивляет.
Интересно, что бы случилось, если бы я сказала ему, что не выбросила его из головы.
….
Они приходят за мной, в конце концов. Они дают мне немного воды, немного еды. К тому времени я слишком слаба, чтобы притворяться зачарованной.
Я рассказываю им все, что помню о стратегическом кабинете Мадока, и что он думает о намерениях Орлаг. Я подробно описываю убийство моих родителей. Я описываю день рождения, клянусь в верности, объясняю, как потеряла палец и как солгала об этом.
Я даже лгу им, по их же приказу.
А потом я должна притвориться, что забыла, когда они говорят мне забыть. Мне приходится притворяться, что я сыта, когда мне говорят, что я пирую, и напиваться воображаемым вином, когда все, что у меня есть — это стакан воды.
Я должна позволить им дать мне пощечину.
Я не могу плакать.
Иногда, лежа на холодном каменном полу, я задаюсь вопросом, есть ли предел тому, что я позволю им сделать, есть ли что-то, что заставит меня сопротивляться, даже если это обрекает меня.
Если так, то это делает меня дурой.
Но если нет, может быть, я монстр.
— Смертная девушка, — говорит Балекин мне однажды днём, когда мы одни в покоях дворца. Ему не нравится использовать мое имя, возможно, потому, что ему не нравится вспоминать его, и он находит меня такой же одноразовой, как всех человеческих девушек, которые прошли через Холлоу-Холл.
Я слаба от обезвоживания. Они регулярно забывают давать мне свежую воду и пищу, очаровывая меня иллюзорной пищей, когда я прошу об этом. Мне трудно сосредоточиться на чем-либо.
Несмотря на то, что мы с Балекином одни в коралловой камере, с охранниками, плавающими патрулями с интервалами, которые я считаю машинально, я даже не пытаюсь бороться и бежать. У меня нет оружия и сил мало. Даже если бы я смогла убить Балекина, я не достаточно сильный пловец, чтобы выбраться на поверхность до того, как они поймают меня.
Мой план сузился до выносливости, до выживания час за часом, без солнца день за днем.
Возможно, я не могу быть очарована, но это не значит, что меня нельзя сломить.
Никасия сказала, что её мать имеет много дворцов под водой и что этот, построенный в скале Инсвила и вдоль дна под ним, только один из них. Но для меня это постоянное мучение — быть так близко к дому и в то же время в нескольких лигах под ним.
Клетки висят в воде по всему дворцу, некоторые из них пусты, но многие из них содержат смертных с седеющей кожей, смертных, которые кажутся мертвыми, но иногда двигаются. Утопленники, охранники иногда называют их, и больше всего на свете это то, чем я боюсь стать. Помню, мне показалось, что я заметила девушку, которую вытащила из дома Балекина на коронации Даина, девушку, бросившуюся в море, девушку, которая наверняка утонула. Теперь я почти уверена, что не ошиблась тогда.
— Скажи мне, — произносит Балекин сегодня. — Почему мой брат украл мою корону? Орлаг думает, что понимает, потому что понимает жажду власти, но она не понимает Кардана. Он никогда особо не заботился о тяжелой работе. Конечно, ему нравились очаровательные люди. Ему нравилось создавать проблемы, но он отчаялся приложить реальные усилия. Никасия не хочет признавать, но она тоже его не понимает. Кардан, которого она знает, мог манипулировать тобой, но не этим.
— Я не оракул, — говорю я, думая о Вал Морене и убежище, которое он нашел в загадках.