Злые пьесы

Она: Но ты же знаешь наши суды, они всегда на стороне преступников. И пусть один человек говорит другому «Вы еще об этом пожалеете», они вынесут приговор, что ничего особенного в этом нет.

Он: Позволь, но если это повергает меня в страх или беспокойство, точь-в-точь, как тут написано?

Она: Но он всегда может заявить, что вовсе не хотел тебе угрожать.

Он: Погоди, ты на чьей стороне — на его или на моей?

Она: Просто я не хочу, чтобы мы необдуманно затевали судебный процесс.

Он: Я тоже не хочу. Но если он не оставит нас в покое, значит, получит на свою голову такой судебный процесс, что костей не соберет. Твое здоровье! (Листает книгу.) Тут вообще есть замечательные вещи. Вот, например: злонамеренный оговор. Что он обо мне сказал этой Драйзенбах, когда узнал, что я заявил на него за незаконно построенную сауну? Ты помнишь, что он сказал?

Она: Это бесполезно, она ни за что не пойдет в суд свидетельницей.

Он: Но ведь он обозвал меня злобной старой обезьяной? Обозвал или нет?

Она: Да, но…

Он: Во, подходит, точь-в-точь! (Зачитывает.) «Неприязненные или презрительные, заведомо ложные, злонамеренные и облеченные в неподобающую форму отзывы о другом лице, адресованные третьему лицу» — третье лицо в данном случае как раз эта Драйзенбах — караются лишением свободы до шести месяцев или штрафом в размере среднегодового заработка. Потом еще, вот, статья 115, оскорбление…

Она: Все это без толку, если у тебя нет свидетелей.

Он: Но если я ее назову и ее привлекут как свидетельницу, вызовут в суд, куда она денется — заговорит, как миленькая.

Она: Она же сама сказала, если мы ее в это втянем, она все, все будет отрицать. Она боится этого Энцингера.

Он: Я с ней поговорю. Никто не должен бояться Энцингера. Потому что я его уничтожу, стоит мне только захотеть! (Кричит.) Потому что Энцингер — это мелкая пакостная жопа! (Кричит все громче.) Жопа! Жопа!

Она: Франц-Карл! Тебя же слышно на всю округу!

Он: Ну и что! Все и так знают! Энцингер — жопа! Фу, ну вот и полегчало. Пошли, Эрна!

Она: Франц-Карл, ты совсем рехнулся!

Он: Пошли-пошли!

Он хватает Ее и тащит в дом. Музыка усиливается, наплывают торжественные финальные аккорды.

Занавес

Сцена четвертая

Та же обстановка. Она сидит за столом с рукоделием, слышит, что пришел Он, поспешно встает и идет ему навстречу. Он с перекошенным от боли лицом, прижимая руку к желудку, садится.

Она: Я так и знала. Тебе нельзя так волноваться.

Он: Они хотят меня уничтожить, просто доконать…

Она: Сейчас принесу тебе твои таблетки.

Она уходит в дом, возвращается с таблетками и стаканом воды. Он принимает лекарство.

Он: Мы подаем апелляцию.

Она: Значит, мы опять проиграли?

Он: Мы подаем апелляцию. В конце концов, должна же хоть где-то быть справедливость?!

Она: Сколько это стоит?

Он: Откуда я знаю, сколько этот идиот судья нам насчитал. Этого я уже толком не слушал, все равно мы этого так не оставим. Ни в коем случае.

Она: Надо было мне с тобой пойти.

Он: Нет-нет, ты бы слишком волновалась. Ты пойми, этот судья — это не судья, это карикатура. Я сейчас же напишу министру, да нет, самому президенту напишу, потому что это ни в какие ворота не лезет.

Она: А почему, собственно, мы проиграли?

Он: Шумайер, эта стерва, показала, что она видела, как я разбрасывал гвозди на площадке, где он ставит машину.

Она: А я тебе говорила, она день и ночь от окна не отходит, день и ночь.

Он: Зато как он меня обругал и как он сук абрикоса на меня сбросил — этого она не видела и не слышала.

Она: Она боится Энцингера.

Он: Да не боится она его, просто они с ним спелись.

Она: При его вкусе меня бы это даже нисколько не удивило, но прошу тебя, никому этого не говори, иначе обвинение в клевете нам обеспечено. Будь сдержанней.

Он: А Энцингер не должен быть сдержанней?! Ему все можно?! Можно меня «жопой» обзывать, а стоит мне подать на него в суд — его оправдывают! А мне — только за то, что я сделал точь-в-точь то же самое — выкладывай тысячу шиллингов судебных издержек! Он швыряет в меня (Показывает.) в-о-т такой сук это, между прочим, угроза физическому здоровью, нападение с применением физического насилия, покушение на убийство, — и что же? Ничего! Он все отрицает, свидетелей у меня нет — и я опять раскошеливайся! Н-е-т, так не пойдет! У нас правовое государство! На сей раз я этого так не оставлю, если надо, до комиссии по правам человека в Страсбурге дойду!

Она: Прошу тебя, Франц-Карл, не сходи сума.

Он: Я все выдержу. И я не допущу, чтобы какой-то там ноль без палочки надо мной измывался.