Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

По Змеевым землям к Тихомиру добирались ещё три недели. В постоялых дворах их принимали радушно. Украшения мамы из шкатулки помогали с ночлегом и едой. Только мама всё молчала, ела неохотно, иногда вовсе забывала, приходилось заставлять. Хозяева дворов, сначала улыбчивые, глядя на Ждану замолкали. Рты раскрывали, только если их о чём-то спрашивали.

Лишь у дяди Тихомира мама впервые разомкнула губы.

— Дошли, — сказала она охрипшим голосом. — Довела.

Выцветшие глаза шарили по светлой горнице, оглядывали братьев, кряжистого неприветливого дядьку.

— Миродара не сберегла.

Стянула платок и Мечислав с ужасом увидел, что она совсем поседела.

Глава четвёртая

Доннер

В Кряжиче дураков не водится, вряд ли кто отважится подкрасться к бывалому воину со спины, надеясь остаться незамеченным. Словно в ответ на мысли Мечислава, сзади шумно засопело, зашуршало одеждами и стало понятно, что это — женщина. Значит, пусть заговорит первой, решит, что оторвала от дум об отечестве.

— Чего загрустил, княже? — По бархатному девичьему голоску узнал Милану, прислуживавшую за княжьим столом. — Уж ли не угодили мы гостям своим гостеприимством?

Князь оторвал взгляд от стремнины, серебром женихающейся с лунным светом, обернулся на голос. В свете луны девушка казалась загадочной и беззащитной. Жестом пригласил сесть рядом.

— Угодили, красавица, всем угодили. Устал от шума, столько лет слушал лишь говор боевого железа да пение стрел.

— Тишины захотелось?

— Захотелось.

— Не больно-то тут тихо. — Девушка рассмеялась, запрокинув голову, мотнула головой в сторону города. Каштановые волосы рассыпались по плечам. — Люди на медах уже всех соседей побили, да на Змея войной пошли.

— Хорошо — на медах, не на деле.

Девушка поёжилась, Мечислава коснулось тёплое плечо.

— Отчего же? Разве ратный подвиг не пьянит настоящего воина?

— Кто не видел крови да огня на стенах града, тому в битвах лишь куш мерещится. А что же в такое тёмное время дочь боярина у речки гуляет? Или внучка?

— Правнучка.

— Ого! Кордонец не похож на такого старика!

— А я, значит, похожа? — Девушка наигранно наморщила носик.

Мечислав понял, что сморозил, смутился, сказал поспешно:

— Нет-нет, я не это имел ввиду!

Звон бронзовых колокольчиков разнёсся по реке. Милана смеялась так чисто, что князь и сам развеселился. Успокоившись, лёг на живот лицом к девушке, та сидела, обхватив колени руками и положив на них подбородок. Мечислав устроился поудобнее, отчего боярская правнучка снова улыбнулась, в лунном свете на щеке отчётливо проступила ямочка.

— Никого не боишься, красна-девица?

— Не боюсь, князь. С приходом Змеевой сотни нам уже давно ничего не угрожает. И, потом… — Милана многозначительно замолчала, стрельнула зелёным глазом.

— Что?

— Что же мне будет, если рядом такой сильный витязь? А пришла я к тебе с вопросом.

— Чего же сказать тебе, милая?

— Люди наши всё гадают, зачем ты в воротах щит велел поставить?

— Не догадываешься?

— Догадываюсь. А ты — всё равно скажи.

— Есть города, что приходится брать силой. Не люблю я этого — кровь и огонь, сопротивление и насилие.

— Да, это ужасно. А если города сами отдаются?

— А если они сами ворота отворяют, без сопротивления, тоже не люблю.

— Силой не любишь, и когда сами — тоже? Как же тебе угодить, а?

— А вот так. Все знают, чем закончится, но создают видимость сопротивления.

— Любишь сопротивление? Когда во врата силой?

— Нет, врата открыты, а я ладошкой едва-едва. Тогда вроде бы — и я взял — и город сопротивлялся. Не битва получается, а игра и все при своих, видишь?

— Да, едва-едва ладошкой. Но, зачем, князь? Разве не нравится, когда по добру?

— Нравится, милая, очень нравится. Добротой да лаской можно потом, когда и так всё понятно. Но впервые войти в город я должен сам, хоть раз, но — сам, сам, сам… по своей воле, своим решением, понимаешь, Миланушка?

— Понимаю, Мечислав, понимаю…

***

Бояре разошлись, сославшись на поздний час и ранние дела. Мечислав ушёл прогуляться. Воины внизу тоже разошлись, но иначе: орут песни, обнимаются с горожанами, ещё чуть — драться начнут. Девки подливают, заглядываются на витязей-освободителей, примериваются, прикидывают задумчиво, на кого будут похожи детки. Точно драки не миновать.

Тверд лениво поглядывал по сторонам, делал вид, что присутствие Змеева сотника его совсем не беспокоит. Тот не спешил начать разговор, словно присматривался к молодому боярину, думал, стоит ли. Боярин решил — разговору не миновать, отчего бы не начать первым.

— Ишь, Ершака разошёлся. Стол проломит.

— Да, гулять кряжичи умеют. Кряжичи и, пожалуй, блотинцы.

— Мы братья, вернее — родственники. Боги одни, обряды, наречие.

— Как же так получилось, что всё едино, а княжества разные?

— Ну, как? Старший брат остался княжить здесь, младший — набрал дружину, ушёл внаём. Поскитался, пообтрепался да осел южнее, в блотинской деревеньке. Так и породнились. У нас и на меттлерштадтских границах родни много, и на дмитровских. На западе.

— Потому и воюете за деревеньки?

— Наверное. Как понять — чья земля, если половина жителей слева, половина — справа?

— А с Полесьем не воюете?