Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Чёрный — слово, описывающее сотника Двубора. Из-под чёрного шлема длинные чёрные волосы падают на чёрные наплечники. Чёрные латные перчатки покрывают ладони, весь доспех — угольно-чёрный, а сверху ещё и измазанный беззвёздным ночным небом плащ. И от всего сотника, казалось, совершенно не отражается свет — будто вязнет и проглатывается как в глубоком колодце! Мертвенно-бледное лицо, неподдающееся загару, смотрится так неестественно, словно на угольной головешке кто-то оставил белильную кляксу, и сквозь неё просвечивают чёрные глаза и сросшиеся наборным луком брови. Тонкие черты лица подчёркивают холодную строгость, хищный нос больше напоминает клюв ястреба, тонкие губы настолько бледны, что почти не видны вовсе. Если бы Мечислав, подъезжая к воротам, не видел сотника и всю его сотню на стене Кряжича, легко заподозрил бы в них Детей Ночи. Но солнечных лучей они явно не боятся. По виду — вообще ничего не боятся, а это уже вызывало нехорошие мурашки вдоль спины.

При этом, Двубор — красив. Да, это не та красота, к которой привыкли здесь, в Кряжиче. Не золотоволосый широкоплечий красавец с простым лицом в конопушках, широким носом и голубыми глазами. На голове такого можно меч ковать, который он потом способен согнуть в турий рог, а то и вовсе сломать. Но рукояти выглядывающих из-за узких плечей сотника мечей, смотрятся так, что в способности их хозяина фехтовать усомнится лишь человек, к войне не имеющий вообще никакого отношения. А среди жителей Кряжича таких не водилось: даже самый мирный крестьянин хоть рогатину на медведя, но в доме держит, посему — на всю сотню, и особенно, на сотника все смотрят уважительно, оценивающе.

Многоголосый гул приветствовал братьев, почти одновременно помахавших толпе. Не в меру охотливые горожане очень ко времени разломали ворота и забор перед княжеским теремом. Теперь с балкончика просматривается вся улица Восточная, в два ряда заставленная столами для пира. На столешницы пошли и сами ворота, и забор, и, даже щит, приготовленный утром для приёма князя. И — десятки столов, вынесенных из стоящих вдоль улицы домов.

Между рядов ходили парни и девки из княжеской челяди, разносили еду и питьё, время от времени где-то пропадая. Наверное, доставали из подвалов бочки хмельных медов и кашеварили на заднем дворе. Парни при этом возвращались со всё более маслеными глазами, а девки всё чаще при виде князя и гостей опускали глаза и краснели. За столом на балкончике взялась прислуживать Милана, ни то дочь, а скорее внучка Кордонеца. Подходя с новым блюдом — улыбалась широко, стреляла глазами в братьев, бархатным голосом предлагала отведать то утку с яблоками, то окорок с чесноком и орехами. Ближе к терему расселись городские бояре, дальше — Малая Дружина, войско, Змеева сотня, и, у самых ворот — простой люд. Тот не сидел вовсе, там и лавок не стоит. Каждый подходит, берёт угощение и отваливает, давая место следующему. Видно, пир не княжий — общий. Еду подносят из всех домов, кто чем богат, но даже пара яичек, принесённых самой бедной старухой, воспринимаются как величайший дар, ибо принесены на Княжий Стол!

— Как в детстве, а, брат? — Улыбнулся Мечислав.

— Да, помню. Только тогда мы меж балясин смотрели.

Мечислав поднял руку, дождался, пока гул стихнет, обхватил ограждение балкончика, словно петух на насесте, подался вперёд, будто решил кукарекнуть и, неожиданно громко, без вдоха крикнул:

— Слава Кряжичу, городу свободных земель, свободного народа!

Толпа взорвалась единым «Слава!», князь отметил, как слаженно крикнули его дружинники и разноголосо — жители. Ничего. Пройдёт совсем немного времени, все привыкнут выдерживать положенную паузу, подстроятся друг под дружку, перестанут галдеть. Мельком глянул на воеводу, тот тоже отметил, оценил. Снова поднял руку, призывая к молчанию:

— Я, князь Мечислав, сын князя Миродара, изгнанного предателем Четвертаком, и мой брат — боярин Твердимир, счастливы приветствовать родной город, и говорю вам: теперь будем жить по строгим правилам и законам нашего справедливого отца!

Народ поднял руки, мужики кричали «ура», бабы голосили невпопад, но с балкончика хорошо видно — князя приняли, с первым его заявлением согласны, жить по-старому готовы.

— А теперь, — возгласил Мечислав голосом, привыкшим с коня командовать боем, — пир, вольный Кряжич! И чтобы никто не ушёл на своих ногах! Чтобы ночью нас можно было брать голыми руками! Чтобы завтра никого на работах не видел! Ну-ка, покажите мне, как умеет праздновать мой город!!!

Князь поднял серебряный кубок и, в полной тишине, проливая, большими глотками, осушил до дна. Замахнувшись, бросил как можно дальше от терема, чтобы мужики убедились — хмельной мёд, не враньё, князь гуляет вместе со всеми!

Покончив с обязательной частью, Мечислав пригласил гостей за стол, уселся во главе, деловито отрезал от зажаренного целиком поросёнка заднюю ногу.

— Ну, дорогие гости, теперь можно спокойно всё обсудить, никто не помешает.