Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ)

Девки принесли кувшины с медами и элем, доску с варёным мясом, миску с зеленью. Мурза молчал, словно ожидал, пока все уберутся. Нет, не так ты прост, Шабай. Раздумываешь над ответом. Прислуга исчезла, будто растворилась в воздухе, мурза вдохнул, дождался, пока Мечислав нальёт ему. Взял кружку, заулыбался, как ребёнок.

— У нас так же, дорогой князь. Каждый мурза — сам по себе. Лишь для войны мы объединяемся в Орду. Может быть, потому и столь бедны.

— Как это связано? — удивился Мечислав.

— В мирное время мы не платим податей. Для войны — да: сдаём лошадей на войско и оружие. И еду. Ваши бояре платят в казну?

— Здесь ещё нет бояр.

— Уже есть. Твои сотники — будущие бояре. Ты дашь им земли, людей. Они будут платить в казну?

— Долю с урожая.

— Ты её продашь, получишь серебро. Или не продашь, сохранишь на случай голода, верно?

— Да.

— А у нас ничего этого нет. Каждый сам за себя. Так что вы с хаканом — равные. Но не это главное. — Глаза мурзы смеялись.

— Что же?

— Главное — по второму. У хакана нет детей, не успел обзавестись в своих странствиях. Приданое — от него, а Сарана — моя дочь. Мы родним не княжества, но земли. У нас дочери отдаются в соседние племена во избежание усобиц. Моя земля начинается сразу за Пограничной. Это нас трепали твои воины. Так что пусть тебя не смущает разница в положении. По твоим понятиям нет никакой разницы. Мурза породнился с князем, прекратил усобицу.

— Вот оно что, — Мечислав выпятил нижнюю губу. — Получается, ты — мой будущий тесть?

Шабай рассмеялся.

— Пусть тебя это не пугает. Хакан собирается многое изменить. Он объездил много земель, думаю, мурзы начнут платить. Так мы станем богаче.

— Не опасаетесь бунтов?

— Опасаемся. Потому, хакану нужны верные мурзы. Новые. Вроде меня. И верные союзники. Новые. Вроде тебя.

***

Милана диву давалась, как бедно наряжают Сарану к свадьбе. Платье белёного льна, венок полевых цветов. Ходила вокруг Ульки, цокала, качала головой. Приблизиться боялась — княгиня Бродская всем видом, каждым движением не давала вмешиваться. То так загородит собой невесту, то эдак. Вроде бы и невзначай, но как-то по-деревенски — кряжицкие боярышни сделали бы куда незаметнее, плавнее.

Наконец, Милана не выдержала, ушла в свою комнату, залезла в сундук. Вернулась с белым, расшитым речным жемчугом, шолковым платьем. Зашла в комнату Ульки, молча положила на стол, стрельнула с вызовом на молчаливую княгиню, гордо удалилась из комнаты — словно лебедь уплыла. Надо дать им время, если не примут — дела совсем плохи. Сидела у себя, подгрызала ногти, ждала. Не выдержала, взяла заранее отложенный жемчужный кокошник, несколько раз вздохнула, закрыла глаза. Ноги мелко трясутся, хорошо, под юбкой не видно.

Сарана стояла посреди комнаты, подняв руки вверх, Брусничка с лавки помогала Уладе продеть ворот дарёного платья через голову невесты. Милана почувствовала укол зависти: красива, степнячка, ох, красива. Хоть и смуглая по-селянски, да ноги стройные. Бёдра — широкие, сильные, привыкшие к седлу. Живот — плоский, стан — тонкий, груди — аккуратные с небольшими коричневыми сосками. В широкой степной одежде всё это скрывалось. Льняное, как и любое другое, платье могло и соврать: есть у женской одежды такая способность. Кому, как не Милане это знать? Хоть и не толста, но с боков и бёдер неплохо бы и убавить.

— Осторожнее, зацепится за волосы, — сказала Улада, проследила за взглядом Бруснички, обернулась. Глаза на миг встретились, Милана отвела взгляд, протянула кокошник.

— Вот. Делалось к этому платью.

— Положи на стол. — Показалось, или голос Улады смягчился?

— Можно я помогу? На левом плече надо распустить, так не проденете.

Улада миг колебалась, отошла в сторону. Милана взяла платье, вынула из петель две крупные жемчужины, ворот стал заметно шире. Улыбнулась удивлёной Саране:

— Вечером не забудь растегнуть, а то порвётся.

Безжалостно собрала подол к воротнику — шолк не мнётся, одним движением накинула, Брусничка помогла с рукавами. Улька стояла, смотрела, не выдержала, начала выравнивать подол. Отошла на пару шагов, посмотрела.

— Надо у груди ушить, висит. И в поясе сзади собрать.

— Может, просто подпоясать? Под самую грудь?

Милана старалась не давить, не приказывать. Вопрос — лучшее средство для колки льда между людьми.

— Можно и подпоясать, — подумав, согласилась Бродская. — А вот плечи сползли, надо что-то придумать.

— Соберём в валики на меттлерштадский манер. Я научу.

— Да, я такие видела у тебя, это — выход.

Говорили тихо, чувствовалось: натянутая струна ослабевает, но ещё опасно близка к разрыву. Сарана и Брусничка явно это видят, стараются молчать, не мешать. Улада застегнула жемчужины, обратилась к невесте:

— Давай, показывай, что у тебя в шкатулке.

Девушка осторожно, словно не доверяет хинайскому шолку, пошла к столу. Понятно, в Степи ходила в коже да холстине, вот где — крепость! Тронула тайную кнопку, шкатулка раскрылась с тонким непривычным звоном.

— Хинайская? — Милана подошла, с интересом посмотрела внутрь.

Сарана смущённо кивнула.