«Добро» заманил меня и Рашель во внутреннее святилище. Там не было окон, солнце светило в прореху в соломенной крыше. Один за другим вошли остальные. Профиль каждого промелькнул в потоке солнечного света, за миг до того, как они скрылись в темноте. Пришедший последним прикрыл за собой дверь и стал посередине. Чиркнула спичка, были зажжены три свечи. Мягкое свечение окутало края распятия, под которым сидел хунган. Воздев руки к алтарю, «Добро» молил о защите. Один из слуг пустил по кругу посудину с пахучим раствором, который следовало втирать в кожу. Приняв меры предосторожности, Обин спрыснул угол помещения отравой. Затем, сняв с алтаря кувшин с водой, он велел мне залить её петуху в глотку. Сразу после этого Обин забрал у меня птицу, положил её туда, где просыпан порошок, накрыв то и другое мешком из-под риса.
Два голоса в тёмном углу – один грубый, другой на удивление чувственный, заладили песнопение на всю комнату. Мой сосед, тот, что передал посудину, принялся скрести берцовую кость. Шёлковый платок, которым была повязана его голова, взмок от пота, а те двое в тёмном углу пели:
Аккомпанируя звонкой ритуальной погремушкой
Тем временем мужчина в шёлковом платке, перемолол древесину
Покончив с этим, «Добро» вручил мне три свечи, пакетик с порохом и порошки трёх сортов. Мне следовало всё это размять, слепив из трёх свечей одну. Мачете ударил по камню третий раз, сильнее, чем прежде, так, что из-под лезвия вылетели искры.
Бесы не заставили себя ждать, оседлав вначале того, что в платке, они напали на Обина и жреца. Последний успел протянуть мне бутылку с противоядием, умоляя меня выпить. Что я и сделал. Медиум увлёк нас в соседнюю комнату и повелел нам раздеться. Одного за другим, начиная с меня, нас помыли. Обернув мою голову красной тряпкой, пока я стоял в корыте, полном масел и трав, он ласково растирал меня всего, используя петушка в качестве губки. Сила птицы перейдёт в меня, уверял мой «банщик», когда жертвенный кочет испустит дух. В корыто залезла Рашель, за ней остальные участники действа, и после омовения мадам Жак на полу валялась дохлая птица.
– Хорошо здесь, – отметила мадам Жак с видом знатока. – В Порт-о-Пренсе, там грязища, а здесь ты пахнешь приятно, даже если скоро станешь убийцей.
Покончив с санитарной обработкой, медиум отправил нас обратно в алтарную для изготовления непосредственно отравы. Там я услышал новую песню, обращённую к некому Симби, покровителю порошков.
Ингредиентов было четыре: смесь четырёх видов цветного талька, молотые шкурки лягушек, порох и сушёные желчные пузыри человека и мула, перетёртые в пыль. Никаких рыб, никаких жаб.
Я бегло оглядел своих соседей, начав с Рашели и Жака. Оба сидели тихо, оставаясь самими собой. Мадам Жак заметно омолодилась. Оголив одно плечо, она скрестила ноги так, что босая ступня покоилась на бедре. Вместо жилистой угрюмой крестьянки на меня смотрело знойное и обольстительное существо. В зубах у неё торчала зажжённая сигарета, правда, не тем концом.