– Я кончаю… – шепчу, отчаянно двигаю, дергаю бедрами, все настойчивее, все напряженнее…
Кончила – шелохнуться не могла. А Шиба-сан просто перевернул меня на спину, лег опять сверху – и продолжает засаживать, жестко, ритмично, безжалостно. Волосы мои в кулаке зажал, душит – и еще улыбается от садистского удовольствия происходящего. А потом вдруг сказал:
– Ну, поехали, – в точности как когда язык мне пропирсовывал, засунул член как можно глубже, вынул и, скользнув по мне вверх, спустил мне в рот. Странно я себя почувствовала – этакая смесь облегчения и недовольства, словно меня одновременно и из Ада выпустили, и из Рая изгнали…
Шиба-сан вылез из постели, член свой салфеткой вытер, боксеры натянул. Бросил пачку салфеток в моем направлении. Я на лету поймала. Стираю с себя его сперму, смотрю в зеркало на свое лицо – все в слезах, краска размазалась. Привела себя в порядок. Сидим оба на кровати, прислонившись к стене, курим и смотрим в потолок. Довольно долго просто так сидели, ничего не делали, разговаривали по минимуму – ну, там, ерунда типа «Пепельницу передай, пожалуйста…» или «А жарко сегодня, правда?» – в таком роде. Наконец Шиба-сан встал, повернулся и посмотрел на меня снисходительно.
– Если пошлешь Аму, будешь моей девушкой, ладно?
Я от хохота чуть не скисла.
– Да ты ж меня скорее всего убьешь!
– А Ама не убьет? – спросил Шиба-сан, настолько не меняя выражения лица, что я похолодела.
Ha мгновение я лишилась дара речи. А он продолжает:
– Только учти – если будем встречаться, то я на тебе жениться собираюсь.
Бросает мне мое белье. Надеваю трусики. Пытаюсь представить себе, на что может быть похожа семейная жизнь с Шибой-сан и удастся ли мне выжить в эдаком браке. Снова влезаю в платье. Поднимаюсь с постели. Шиба-сан достает из мини-холодильника баночку ледяного кофе, открывает, протягивает мне.
– А ты под всеми своими заморочками очень милый парень, точно?
– Ногти у тебя длинные как черт знает что, только потому банку и открыл.
Треплю его по щеке. Говорю:
– Спасибо.
Слова благодарности… они так нелепо звучат, если учесть, что между нами происходит! Просто видишь – вот оно, мое «спасибо», летает в воздухе – и вечно будет летать, не найдет, куда приземлиться… Шиба-сан выходит в магазин, снова открывает.
– Слушай, а у тебя вообще хоть какие-нибудь клиенты есть? – спрашиваю.
– А то! Просто народ в основном ко мне ходит либо пирс забивать, либо тату делать. Вот и договариваются заранее. Мой магазин – не из тех, где просто так, от не фига делать побродить можно.
– Ясно.
Сажусь на стул за прилавком. Высовываю язык Пальцем трогаю «гвоздик». Уже совсем не больно.
– Эй, ты как думаешь – можно мне уже двенадцатиграммовый ставить?
– Нет еще. Придется тебе с месяц с этим походить. Потому я тебе и советовал – используй для начала двенадцатиграммовый, – холодно произносит Шиба-сан, поглядывая в сторону прилавка с той стороны, чуть не из центра магазинчика.
– Закончишь рисунок делать – позвонишь?
– Ясное дело, позвоню. Ты с Амой приходи. Скажи ему – хочешь сережки посмотреть. А тут – я. Покажу тебе дизайн, изобразишь море изумления… типа ты такое раньше и видеть не видела и не думала не гадала.
– Ты только мне днем звони, пока Ама на работе.
– Да понял я, понял, – ворчит он и отходит, перекладывает товар на подставках.
Берусь уже за сумку – домой надо идти, и тут Шиба-сан внезапно оборачивается в мою сторону. Я нетерпеливо притормаживаю.
– Ну, что еще?
– Иногда мне кажется: наверно, я – сын Божий, – говорит он, не меняя выражения лица.
– Сын Божий? Неплохое название для дешевого ужастика бы вышло, не думаешь?
– Нет. Ты врубись. Чтоб обречь людей на жизнь, Бог просто должен быть садистом!
– Я так понимаю, по твоему мнению, Мария мазохисткой была?
– Ага. Наверно, так и было, – бормочет Шиба-сан и снова к подставке своей отворачивается. Подхватываю сумку. Выскакиваю из-за прилавка.
– Пожрать перед уходом не хочешь?
– Нет. Ама уже вот-вот домой явится.
– Ладно. Тогда увидимся. – Он грубовато треплет меня по волосам. Беру его правую руку. Глажу Кирина.
– Я тебе самый крутой дизайн сделаю, – говорит он.
Я смеюсь. Машу ему рукой и выбегаю на улицу. Там уже солнце садится, а воздух – такой свежий, что я едва не задыхаюсь. Еду на метро домой, к Аме. В торговом районе, через который от метро проходить надо, – слишком много семей с детишками. Так много, что от гула бесконечных голосов прямо блевануть хочется. Один мелкий врезается в меня, а мамаша делает вид, что не видит. В упор смотрю на бебика, он наконец поднимает глаза, замечает меня. Встречаемся взглядом – клянусь, он уже зареветь собирается, так что я просто грожу ему пальцем и иду дальше. Не хочу, не желаю жить в таком вот мире. Хочу жить налегке. Хочу, чтоб после меня на этой темной, унылой земле ничего, кроме пепла, не осталось!