Змеи и виртуозы

– Что ты делаешь? – Смотрю во все глаза, когда дыхание скользит по клитору.

Стоит ему коснуться языком, и голова откидывается и падает на ковер.

– Привожу тебя в порядок, – говорит он так, будто это самая обычная вещь на свете. А потом зажимает мне рот.

Глава 37 Эйден

Едва коснувшись Райли, довожу ее до экстаза. Она трясется, словно в лихорадке, пока я вытираю лицо тыльной стороной ладони. Но вскоре ангел замирает, с губ срывается мерное дыхание. Она раскраснелась, губы припухли. Иду в ванную, справляю нужду, а потом беру полотенце, смачиваю водой и несу в комнату, прикладываю к ее вагине, чтобы охладить.

Не буду лгать и говорить, что она мне не нравится, красный – прекрасный цвет, очень возбуждает, когда окрашивает ее кожу, и все из-за меня.

Долго сижу у камина, поджав ноги к груди и обхватив руками. Нас окутывает тепло, даруемое огнем, согревает воздух вокруг, ставший прохладным, потому что я ее не касаюсь.

Пока не понимаю, что это значит, и не хочу, я уверен.

Не хочу портить ночь пусть краткими, но возвращениями в реальность.

Если же говорить о…

Взгляд падает на лежащий в стороне халат. Пламя отбрасывает на нее тени, частично скрывая, но я смотрю, мне нужно видеть это самому.

Розовато-белесый шрам тянется от бока по животу. Он выпирает, толщиной доходит до двух пальцев в самом широком месте, но на ощупь гладкий.

Изнутри поднимается тошнота. В голове сменяются образы, подсказывая варианты, как он мог появиться на ее теле, дюжины сценариев проплывают перед глазами, как финальные титры фильма, уменьшая чувство насыщения и пробуждая неистовствую страсть.

Провожу кончиком пальца по слову «ангел» в паху. Напоминания немного успокаивают и выравнивают пульс. Опускаю голову и касаюсь татуировки губами.

– Я же говорила тебе, что это ужасно.

Поднимаю на нее глаза и вижу, что голова подперта рукой, а взгляд обращен ко мне. Выражение лица мне так и не удалось расшифровать.

Я сажусь и кладу ладонь ей на живот.

– Это вовсе не… – начинаю я и прерываюсь на середине предложения. Едва ли мне удастся убедить ее, что в шраме нет того уродства, что видит она, пожалуй, нет даже смысла пытаться.

– Ты права, Райли, шрам уродливый.

Пауза. Мы оба молчим. Потом слышу ее смех. Сдавленный, давшийся с трудом, он пронзает мою грудь с первого вырвавшегося звука.

– Ладно, хорошо. Ты меня повеселил. – Она берется за полы халата и плотно запахивает. – Спасибо за оргазмы, но мне пора. Можешь заходить, когда вернется хорошее настроение.

Я не позволяю ей подняться, сжимаю руку, тяну на себя и толкаю, заставляю лечь на диван.

– Серьезно? – Она пытается вырваться, когда я хватаю ее за ноги и тяну к себе. – Отпусти меня.

– Нет.

Она брыкается и визжит.

– Я хочу домой.

– Мне все равно. Ты останешься здесь, пока я тебе не отпущу.

– Решил добавить в список преступлений похищение людей?

– Посмотрим, как пойдет. – Касаюсь носом пряди ее волос, вдыхаю цветочные нотки, смешавшиеся с этой чертовой мятой. Боже, ей надо прекращать пользоваться этим лосьоном или мне надо купить ей новый пузырек. – Боишься стать подверженной Стокгольмскому синдрому?

– Не так, как тебе бы хотелось.

– Тогда не говори, что я должен тебя отпустить, – бормочу я и принимаюсь развязывать пояс ее халата, она же прижимает руки к груди. – Я хочу, чтобы ты ощутила кое-что.

– Если ты имеешь в виду свой член, клянусь богом…

Рука моя ловко проделывает путь от пупка вдоль тела до самой головы и зажимает ей рот.

Поднимаю другую руку ладонью вверх, беру ее руку и заставляю обхватить мое запястье. Медленно вдавливаю кончики пальцев в покрытое татуировками тело, хочу, чтобы она поняла – местами кожа под компасом и стаей птиц бугристая.

От нервов внутренне сжимаюсь так, что становится трудно дышать, но я терплю, даю ей время постичь невысказанное и важное.

– К пятнадцати годам у меня уже были три попытки самоубийства. – Каждое слово приходится с усилием выталкивать с того места в груди, где они постоянно застревают. – Каждая доставляла боль сильнее, но ни одна не облегчила страдания.

В нос ударяет запах отбеливателя и медицинского спирта, следом обрушиваются воспоминания, как я лежу в своей постели, рядом сидит мама и держит мою перебинтованную руку так, будто это спасательный круг, а не проклятие моего существования. Теперь на ее месте пальцы Райли.

– Не стану вдаваться в подробности и объяснять, почему меня не доставили в больницу или почему родители в каждом подобном шаге предпочитали видеть стремление привлечь внимание, а не крик о помощи. Впрочем, если тебе интересно, почему об этом нет информации в интернете, скажу, что они ее удалили.

Ее глаза блестят, я откашливаюсь, и дрожь распространяется по телу.

– Я решил спрятать шрамы, когда начал выступать. Сначала потому, что так было бы приятно родителям, но прежде всего – чтобы убрать ненавистные напоминания об отвратительных моментах жизни. Шрамы выглядели уродливо, мне надоело на них смотреть. К тому же татуировки, в отличие от крепкого психического здоровья, укрепляют имидж плохого парня, к которому я стремился.