Змеи и виртуозы

Не отрывая от меня взгляд, он тянется к ширинке джинсов. Расстегивает ее медленно, сдерживая желание, и я чувствую, как в теле вспыхивает жар.

Боже, не знаю, можно ли привыкнуть к такому красивому телу: широкий торс переходит в пресс с кубиками – красота, которая всегда скрыта под одеждой.

Не говоря уже о его члене. Не знаю, это нормально, когда гениталии производят такое впечатление, разжигают страсть, заставляют желание пульсировать внутри?

– Хочешь меня? – спрашивает он, подхватывает мои ноги и прижимает ступни к бедрам.

– Хм…

Он закусывает нижнюю губу и улыбается.

– Пускаешь слюни, ангел?

– Ох. – Растерянно провожу рукой по подбородку и пытаюсь сесть ровно.

Эйден запрокидывает голову и громко смеется. Этот яркий момент заставляет задуматься о том, что я слышу его смех впервые с того вечера в Нью-Йорке. Эти звуки я воспринимаю всем телом, ощущаю даже кончиками пальцев ног, от него в животе порхают бабочки и берут курс на юг.

Похоже, у меня серьезные проблемы.

Уровень воды поднимается, струи джакузи разбивают горы пены. И вот мы просто два обнаженных человека в ванне, настороженно наблюдающих друг за другом. Готовых подчиниться взаимному притяжению, но опасающихся гнусных намерений друг друга.

Меня настораживает, что Эйден так быстро отказался от плана мести, прежде всего это удерживает меня от того, чтобы погрузиться в страсть с головой.

Подтверждение собственной правоты нахожу в его неуверенности, так схожей с моей.

Пальцы его скользят по моей правой ноге, сжимают бедро, останавливаются на колене. Большой палец прижат к моей ступне.

Он начинает круговые движения, и я закрываю глаза, погружаюсь в ощущение того, как слабеют тугие узлы, мучавшие меня многие годы.

Вскоре из горла вырывается стон, когда я чувствую, как он усиливает давление на подушечку под пальцами.

– Свою первую гитару я получил в три года, – начинает он, я открываю глаза и хмурюсь: не уверена, что хочу это слышать. – Не лучший образец, надо сказать, ее купила мама, которая ничего не смыслила в инструментах. Цвета махагони с нейлоновыми струнами. Мне она так нравилась, что я спал с ней каждую ночь до семи лет.

Я стараюсь изменить положение, потому что у меня затекла задница.

– Когда мне было три года, мама накурилась так, что выбила все окна в нашем трейлере, потому что решила, будто за ней следят. А потом оставила меня одну на два дня, пока пряталась в доме какого-то торговца наркотиками.

Не понимаю, что подтолкнуло меня рассказать об этом, тем более что у меня есть пара вполне приличных воспоминаний, но слова вылетели сами собой, не дав время подумать о последствиях.

Пальцы Эйдена перестают двигаться, чувствую его острый взгляд, затем протяжный выдох. Не поднимаю голову, боясь увидеть выражение его лица, боюсь увидеть жалость.

Через пару секунд он отпускает мою ногу, берет другую и начинает массировать.

– Где был твой отец?

– Не знаю. Пока мы жили вместе, он много работал. Говорил, что хочет развить строительный бизнес. – Тоска начинает разъедать изнутри, проникая все глубже, и я понимаю, что очень давно не вспоминала о нем. – Хотя, мне кажется, он просто не мог находиться рядом с мамой.

– А твой брат?

Я молчу, ведь эта рана еще свежа. Боюсь, если постоянно ее бередить, то она никогда не заживет и у нас никогда не будет по-настоящему теплых отношений родных людей.

Но, честно признаться, мне приятно, что Эйден интересуется.

– Он был почти подростком, когда родилась я, и он… – Сглатываю, чувствуя увеличивающуюся тяжесть каждого слова. – Она всегда говорила, что он нас бросил и ушел жить к тете. Думаю, она хотела сохранить лицо, хотя знала, что у него была уважительная причина.

– Это была ее вина?

– Да. – Слезы обжигают глаза, и я выдыхаю. Сердце сжимается, горе заполняет все пустоты в теле, как густой клей. Неудивительно, что Бойд никогда не был рад моему появлению.

Не представляю, как бы я оплакивала жизнь, которую отобрали у меня и отдали другому.

Эйден кивает и гладит мою пятку.

– Когда мне было одиннадцать, мама уехала в клинику на реабилитацию. Меня пытались убедить, что она едет надолго в отпуск в Кабо, но я все понимал.

Мне кажется странным желание Эйдена рассказать о своей жизни, я ведь много лет изучала ее, разглядывала, будто под микроскопом.

– Не думаю, что это хорошая тема, рок-звезда, – говорю я и устраиваю поудобнее голову. – Тебе ведь известна трагическая история моей жизни.

Он усмехается, а мне кажется, звуки вибрируют у самого клитора.

– Ладно, у тебя травма, я все понимаю, скажу: моя бывшая девушка трахалась с моим отцом, пока я был на гастролях с альбомом «Аргонавтика». Точнее, мы все были на гастролях. Ночь она проводила в моем номере, а утром трахалась с ним.

Глаза мои распахиваются, когда я вспоминаю девушку с медного цвета волосами и фигурой модели.

– Ты о Сильви Майклс? Она… с твоим отцом? И ты все еще с ним общаешься?

Он пожимает плечами и отпускает мою ногу, а руки кладет, вытянув, на края ванны.

– Эти отношения были, скорее, для пиара.