Змей и жемчужина

В ответ он хмыкнул. В глазах его всё ещё горели опасные огоньки, но он всё же притянул мою голову к своему плечу.

— От тебя больше неприятностей, чем пользы, Джулия Фарнезе.

— Тогда я постараюсь давать вам больше за то, что вы меня терпите.

— Больше? — Он поднял одну густую чёрную бровь. — Больше чего?

— Не знаю, — притворно-скромно молвила я. — Надо будет над этим подумать.

Он снова рассмеялся, на сей раз своим обычным смехом, как бы забавляясь глупостями этого мира.

— Моя Лукреция, — сказал он, — она на самом деле счастлива?

— Да.

— Она жена Сфорца, — проворчал он. — Но прежде всего, она — моя дочь!

— Она всегда будет, прежде всего, твоей дочерью. Она тебя любит. Но скоро она полюбит и своего мужа, так что тебе придётся её делить.

— Мне не нравится делиться, mi perla. Ты должна была бы это знать. — Он ущипнул меня за ухо сильнее обычного, но у меня потеплело на сердце. Лукреция была счастлива, а я по-прежнему была жемчужиной её отца. Раз я жемчужина, то всё прощено.

Ой ли?

* * *

— Отец, кажется, стал раздражительным, — сказала Лукреция, когда начался новый год. — Как ты думаешь, он стал раздражительным?

— Его беспокоят французы, — беззаботно сказала я.

— А, французы. — Лукреция отбросила мысль о французах, беспечно тряхнув головой, и снова начала вышивать рубашку для графа Пезаро. Она будет готова задолго до того, как он сможет её надеть — он всё ещё был со своими солдатами, старался раздобыть денег, чтобы заплатить им жалованье. Но теперь он, по крайней мере, находил время, чтобы писать своей жене. Лукреция постоянно взахлёб восхищалась его письмами, читая мне вслух отрывки, чтобы я оценила его проницательность, его слог, его безыскусную прямоту, которая действительно была куда приятнее, чем изысканные, но пустые комплименты придворных. — Я не хочу, чтобы французы вторгались в Неаполитанское королевство. Джованни никогда не сможет увезти меня в Пезаро, если ему придётся сражаться!

— Возможно, дело до этого не дойдёт. — Хотя большинство из нас знали, что дойдёт. Старый король Ферренте умер, и никто его не оплакивал — у него была гадкая привычка держать своих врагов в клетках и прохаживаться среди них, словно в зверинце — во всяком случае, так мне говорили. Но оплакивал его кто-то или нет, он скончался, и его трон опустел; мой Папа провёл несколько недель в беспокойном ожидании, а потом отдал неаполитанскую корону не королю Франции, а сыну короля Ферренте. Во Франции, как мы слышали, были недовольны.

И всё же я думала, что это не единственная причина раздражительности Его Святейшества в последнее время. Впрочем, возможно, это была не раздражительность, а что-то другое.

Отчуждённость? Да нет. Только не с Лукрецией; он никогда не мог долго на неё сердиться. И не с Чезаре, который просто отмахнулся от неудовольствия своего отца и продолжал с блеском выполнять свои обязанности его церковного помощника. И не с Хуаном, который начал посылать из Испании капризные письма, спрашивая, когда ему будет позволено вернуться; и не с маленьким Джоффре...

Может быть, он холоден только со мной?

— Если я не могу поехать в Пезаро, то пусть отец разрешит мне поехать на свадьбу Джоффре, — капризничала Лукреция, дёргая запутавшуюся нитку вышивания. — Все там будут! — Мой Папа собирался короновать нового короля Неаполя в Кастель Нуово, а если неаполитанцы воображали, что могут пойти на попятный и выйти из союза с Папой после того, как они получат желаемое, свадьба сына Папы и внебрачной дочери нового короля должна была начаться сразу же после окончания коронации.

— Твой отец не желает, чтобы ты ехала в Неаполь, — это слишком далеко.

— Но ты же едешь, и мадонна Адриана тоже, — надулась Лукреция.

— Я расскажу тебе всё-всё о Санче Арагонской и остальных неаполитанских дамах, — пообещала я. — А они узнают, что у них ничего не получится, если они попробуют затмить нас с тобой.

Недовольная гримаса Лукреции тут же исчезла, и на её месте показались прелестные ямочки.

— Что ж, пусть даже Санча и красавица, но её свадьба просто не может быть такой же чудесной, как моя.

Она и не была.

— Неужели это из-за меня? — пожаловалась я Леонелло. — Может быть, это моё присутствие отравляет все свадьбы? Моя была фарсом, свадьба Лукреции была изнурительной, а эта — так просто гнетущей.

— Действительно, она, похоже, началась под несчастливой звездой, — согласился мой телохранитель.