Змей и жемчужина

Из задумчивости меня вывел дружный рёв толпы. Хуан Борджиа взошёл на свою галеру с золочёным носом, которая унесёт его в Барселону; всходя на борт, он немного задержался, чтобы помахать на прощание своим усыпанным изумрудами беретом. О, почему бы ему просто не поторопиться и не убраться прочь? Я не могла вечно стоять и притворяться, будто плачу.

— Целых четыре галеры, чтобы перевезти его в Барселону? — насмешливо сказал Сандро, когда вёсла медленно и грациозно поднялись и опустились и галера тяжело отплыла от пристани, похожая на толстую вдову в чрезмерно пышных юбках.

— Они нагружены драгоценностями, мехами, парчой, коврами, гобеленами, подарками для его невесты, подарками для короля Фердинанда и королевы Изабеллы... — Я встала на цыпочки, чтобы лучше видеть, как удаляются галеры, и наконец-то позволила себе от души улыбнуться. — А говорят, будто женщины берут с собою в путешествия слишком много вещей.

— Как ты думаешь, сколько времени у него уйдёт, чтобы растранжирить всё, что везут эти четыре галеры?

— Как бы то ни было, он уехал. — Я весело замахала рукой. — Уехал навсегда, если я буду очень хорошо себя вести и Пречистая Дева услышит мои молитвы.

— С каких это пор ты ведёшь себя хорошо?

— Не тебе читать мне мораль, Алессандро Фарнезе. Как зовут твою последнюю любовницу? Баттестина?

— Нет, Сильвия, — признался мой брат. — Баттестина стала уж слишком навязчивой.

— Тебе следует посылать своих любовниц ко мне за советом. Я никогда не бываю навязчивой.

Толпа уже расходилась в поисках новых развлечений — но Папа остался, окружённый стражей, продолжая глядеть из своего портшеза на сверкающую на солнце реку. Сандро тихонько ушёл, пробормотав что-то о своих обязанностях в курии.

— Ты имеешь в виду обязанности перед твоей новой любовницей Сильвией? — прошептала я.

Но Борджиа оставались на пристани, пока корабль Хуана не исчез из вида за поворотом реки. Тогда взгляд Родриго зажёгся, встретившись с моим, и, пока он, поднеся руку к глазам, смахивал слезу, я послала ему воздушный поцелуй.

Теперь, когда я официально была падшей женщиной, грешницей, шлюхой и тому подобное, люди с удовольствием говорили мне о бремени греха, которое лежало на моих плечах. В основном то были нищенствующие монахи и добродетельные женщины, которые куда больше волновались по этому поводу, чем я сама. Я не решалась сказать им, что не ощущаю на своих плечах никакого груза. Родриго был прав: с какой стати мне бояться адского пламени, уготованного для блудниц и прелюбодеек, если грехи мне отпускал сам Папа (между поцелуями)? Кто больше подходил для этой роли, чем сам наместник Бога на земле?

И имейте в виду, у любовницы есть свои обязанности. Жёны могут капризничать, выходить из себя, быть подверженными головным болям — а любовница всегда должна быть очаровательна, весела и готова развлекать своего любовника. К тому же жёны должны быть соответствующим образом одеваться и готовиться только к тому, что ждёт их днём, меж тем как я должна быть соответствующим образом одета и готова также и к тому, что ждёт меня ночью.

Если бы я была настоящею женой, Орсино наверняка уже устал бы от меня и докучал бы мне только раз в неделю. Он приходил бы в мою спальню, залезал бы на меня, чтобы быстренько, не снимая с меня ночной рубашки, всунуть в меня своё мужское орудие, а потом скатывался бы на спину и тут же начинал храпеть. Все знают, что мужьям надоедают их жёны, которые, собственно говоря, и не должны получать удовольствие от того, что их супруги делают с ними ночью. Но Родриго, хм... я невольно рассмеялась. Святой отец, скажем так, был не таким, когда дело касалось страсти. И к тому же я никогда не знала, когда он может прийти по подземному ходу из Ватикана в палаццо Санта-Мария. Если даже он не мог поужинать вместе со мною и Лукрецией, иногда он являлся в мою постель после полуночи на час или два, так что я всегда готовилась: меняла бархатное платье на полупрозрачную ночную рубашку, расчёсывала волосы с розовою водой, чтобы они лежали гладко, а не курчавились от того, что днём были заплетены в косы и заколоты шпильками, втирала в кожу пахнущий абрикосами крем (уделяя особое внимание пяткам и локтям) и только потом ложилась в свою шёлковую постель с занавесками и балдахином, понятия не имея, просплю ли я всю ночь или нет.

Но нынче я точно знала, что увижу своего Папу, поэтому больше, чем обычно, торопилась расчесать волосы с розовой водой и втереть в тело крем, только несколько минут поколебавшись над письмом, которое сегодня получила. Моя тощая служанка Пантесилея вытянула шею.

— О-о! Любовные письма, мадонна?

— Разумеется нет. Ты можешь идти спать, Пантесилея.

— А меня ждёт кавалер. — Она подмигнула мне и, явно пребывая в превосходном настроении, упорхнула. Я подождала, пока за нею затворится тяжёлая дверь, потом вновь вынула своё письмо. Теперь, когда мы с Пантесилеей отлично ладили и симпатизировали друг другу, она шпионила не за мною, а для меня, но кое-что я держала в секрете от всех. Например, то, что время от времени я получала письма от моего мужа.