Змей подколодный

Ага. Если сумею.

Твою ж дивизию, если б ничего этого не было! Нет, гимназия пусть останется! Учился бы я спокойненько, нирванил, кумарил и в ус не дул… Или уж послали бы золотое руно добывать. Плыл бы сейчас за тридевять земель в тёплой компании с греческими амфорами — лепота!.. А предварительно лишил бы барышню невинности — во избежание сцеживания крови.

Ну да — трахнуть и запереть!

Злой я, судари мои. Лютый и озабоченный — влюблённый. (Ну, тоже ничего себе пассаж…)

Я, собственно, решился — то есть, насчёт невинности. Да и звезда моя, сколько вижу, не против. Темперамент у барышни — тот ещё! Ходим друг подле друга, как парочка мартовских котов, — при ноябре-то на дворе…

Но черноморский климат — что вы хотите! Мечта! Впрочем, не уверен, что правильно помню детали черноморского климата.

Кстати сказать, ноябрь на погоду всегда был месяц капризный и странный — а уж здесь и вовсе с цепи сорвался! Но я его люблю. Всегда любил.

В детстве я думал, что в ноябре заперт снег — где-то вот в небе, между средой и субботой, но где-то там…"

1

Ноябрь, последыш осени, странный месяц…

Дрожащий листвой под вечер, ты скован инеем в сумерках утра. Ты вешаешь серые гардины на день и срываешь их ночью. Твоё прошлое — град, бьющий по лету, твоё будущее — оттепель, которая топит зиму. Твоя грамматика безумна и вывернута — продолженное вчера, уходящее завтра… Тебе ненавистна частица "бы", ты лишён конъюнктива[31] — но не терпишь констант и догматов. Зачатый ведьмами за час до Хэллоуина, рождённый всеми святыми, ты не любим никем, кроме инквизиторов и лингвистов. Тайный советник тьмы, тайный тюремщик снега, ты равнодушен к мёрзнущим и неподвижным. Но те, кто подобен тебе… Задумавшие убийство проклятой частицы… О, как же ты нежен с ними, месяц ноябрь!

Ты добр к мужчине, которому тридцать пять лет, ты опекаешь мальчика, которому нет и шестнадцати. Ты помог им заблудиться в прошлом и в будущем, ты переплёл их сумасшедшей грамматикой — мужчину и мальчика, в одном теле, в одной голове, в одной душе. Измученной душе, уж это точно! Счастливой душе — точно и это! Душе, в дверь которой стучит копытом делирий[32] белой горячки. Или уже достучался, кто знает!..

Андрей Карцев не знает.

Андрей Карцев, бывший журналист и будущий маг, смирился с ноябрьской грамматикой. Андрей Карцев, пират с лёгкой руки лучшего друга и личный рыцарь маленькой ведьмы, не чувствует времени. Андрей Карцев, наследник джедаев, учит уроки. Он учит завтрашнюю математику — вчера. Он учит вчерашнюю физику — завтра. В сумерках утра он учит историю Римской империи, давно погибшей, живее всех живых. В задержавшейся полуночи он засыпает, но когорты легионеров шагают по его подушке и по упавшему на пол учебнику, они говорят на латыни — в продолженном вчера и в уходящем завтра. О ноябрь, безумный лингвист!..

Но и сам ноябрь отшатнётся, заглянув в глаза своему протеже. Чего только нет в этих тёмных испанских глазищах, исчерченных прожилками недосыпа! В них толпятся графики, формулы и морфемы (о магия, наука тебе имя?!). В них завис, обвивая рукоять меча, зелёный бантик (паззл, сложившийся паззл). В них тревожно вертится маленькая ведьма ("назло, всем назло!"). В них скачет белая лошадь ("делириум тременс, кобылка моя!"). В них качается маятником связка ключей (два от квартиры, один от почтового ящика).

Ключи достают особенно.

Ключи мешают каяться и клясться, когда Андрея вызывают на ковёр к директору гимназии. Ключи мешают сосредоточиться на параграфе, и Никита Делик читает параграф вслух — безрезультатно! Даже во время уроков ключи звенят в голове, даже мадам Окстри теряет терпение: "Вернитесь к нам, сударь!"

На свиданиях с барышней ключи орут в голос. "Придурок, — орут они, — почему в субботу?! Сегодня! Сейчас!" И Андрей, всё решивший, всё рассчитавший, не может, уже не может держать себя в руках, а барышне словно того и нужно. Барышня льнёт к его напряжённому телу и позволяет немыслимые вольности. Барышня нарушает установленные ей же временные ограничения.

— Ещё пять минут, — шепчет она, — пять минут не монетка!

"Не монетка, звезда моя, а тысяча монет! — думает Андрей. — Тысяча лишних мук и выматывающих снов — вот что такое твои пять минут, бесценный ты мой ребёнок, невинный ты мой искус!.."

— Вы себе яму роете, Андрей, — предупреждает директор.

— Ты будешь меня слушать или нет? — в отчаянии спрашивает Никита.

— Возможно ли, друг мой, чтобы вы не читали "Фаталиста"?! — изумляется словесник.

— Я, сударь, пожалуй, начну по утрам с розгами к вам ходить, — обещает Демуров. — Для лучшей усвояемости знаний во время классов.

— Ещё пять минут, — шепчет барышня, и тонкие пальцы бродят под его взмокшей рубашкой. — Андрюшка, я совершенно не могу от тебя оторваться!

А до субботы — вечность, которая наступит через миг. А он так и не придумал предлога для визита в тридцать четвёртый. "Скажу, что цветы просили полить", — решает он, сидя под холодным душем. О ноябрь, инквизитор ноябрь!..