Змея Давида (СИ)

Снейп резко остановился, и Диана едва не врезалась ему в спину. Он повернулся к ней лицом, и взгляды их встретились. Глядя в бездонные черные глаза зельевара, Диана уже приготовилась к тому, что он сейчас, в лучшем случае, назовет ее клушей, трясущейся над ним, словно над безмозглым цыпленком, но он коротко вздохнул и вдруг произнес каким-то примирительным тоном:

– Диана, согласитесь, что если бы Темный лорд решил сделать из меня отбивную, ваше бдение на холоде мне бы вряд ли чем-либо помогло. – Я знаю… – она тоже вздохнула. – Но это было сильнее меня. Нет ничего хуже такой вот неопределенности.

Он кивнул, и они пошли дальше. До самого замка они шли молча, когда же они очутились в холле, он снова повернулся к ней и сказал уже без малейшей язвительности в голосе:

– Возвращайтесь к себе. Вам нужно выпить чего-нибудь согревающего, чтобы не простудиться. И впредь старайтесь не изводить себя подобными мыслями.

Круто развернувшись на каблуках, Снейп направился в сторону слизеринских подземелий. Некоторое время она смотрела ему вслед, а затем устало побрела в свою башню.

Очутившись в своей комнате, она опустилась в кресло, медленно, с каким-то отвращением стаскивая с себя одежду. Хорошо бы принять горячий душ, а то и правда до ангины недалеко, подумала она, направляясь в ванную. Тело ощущало нарастающую усталость, но мозг работал на удивление четко. И выводы, к которым она приходила, были неутешительными. Во всяком случае, так ей сейчас казалось.

Излишней впечатлительностью, сентиментальностью или нервозностью она никогда не отличалась. За своих товарищей по Аврорату, а теперь еще и Ордену Феникса она, конечно, волновалась, но ни за кого из них не переживала настолько, что готова была торчать на холоде по нескольку часов, изводя себя страшными, тревожными предположениями и беспокойно метаться, словно пантера в клетке. За «просто друзей» так с ума не сходят. Или тот день, когда он вернулся раненый, а она чуть не впала в истерику, когда увидела его раны, не самые страшные, между прочим (видала она и похлеще и на стажировке в Мексике, и за время службы в Аврорате).

Она выключила воду и опустилась на дно ванны. В воздухе висел густой водяной пар и витали ароматы хвои и вереска. Мокрые волосы облепили спину и плечи, вода, стекавшая с них, заливала глаза. Шевелиться и вылезать из ванной не хотелось.

«Я все еще люблю его» – подумала она, и от этой мысли на душе стало как-то спокойнее, словно после принятия сложного решения. И одновременно нахлынуло ощущение какой-то беспомощности, которое возникало в ней каждый раз, когда она сталкивалась с чем-то, на что повлиять не могла. Как она могла повлиять на собственные чувства, если их не смогли разрушить ни долгие шесть лет ее взрослой жизни, ни усиленная работа над собой, ни замужество, в конце концов?

– Это – твой крест, Беркович, смирись и тащи, – мрачно усмехнулась она, вставая и хватая полотенце с крючка. – Если ты когда-то смогла похоронить внутри себя эти чувства, никто не говорил, что они не могут воскреснуть в самый неподходящий момент!

Неутешительным было не то, что сейчас, на подходящей почве, ее любовь расцветала пышным цветом, а то, что, как и прежде, Снейпу на нее положительно плевать. Пусть она – больше не студентка, пусть он относится к ней более уважительно, чем в годы учебы, неважно. Она ему до лампочки, и дело, возможно, даже не ней самой, а в той таинственной «Лили», кем бы она там ни была. А значит, у нее теперь два варианта – либо принять это как данность и не пытаться оспорить, либо попробовать… его завоевать, что ли.

Над тем, что ей предпочесть, Диана решила поразмышлять завтра, на свежую голову. В конце концов, может быть утром она от души посмеется над своими «розово-сопливыми» фантазиями.

«Я подумаю над этим завтра» – с этой мыслью она вынула из тумбочки флакон с зельем Сна без сновидений и принялась методично отсчитывать капли в стакан с водой.