Невыносимо яркое и жаркое израильское солнце безжалостно прибивало к земле, заставляя ссутулиться в надежде ослабить эту «тепловую атаку». Слишком резкая смена климатического пояса вызвала головную боль сразу, едва Диана успела выйти из здания аэропорта и направиться к автобусной стоянке. Связаться с Елизаветой и Анной по телефону не удалось – не иначе, они снова забыли оплатить счет, с ними это случалось, поэтому никто ее в аэропорту не встречал. Девушка на таможенном контроле смотрела на Диану если не подозрительно, то с нездоровым интересом, и неудивительно: ее хромота, трость и выразительные круги под глазами, которые, хоть и уменьшились, но не прошли полностью, привлекали к себе внимание. Она долго изучала ее фото в паспорте, но затем все-таки улыбнулась и, сказав что-то на иврите, вернула паспорт.
Всю дорогу до Ришона Диана провела в таком напряжении, что с трудом могла усидеть на месте. Время от времени на нее накатывала нервная дрожь, бросало то в жар, то в холод (хотя это она готова была списать на акклиматизацию), казалось, что автобус еле тащится, а время вообще стоит на месте. И было страшно от неизвестности при мысли о Брайане. Помнит ли он о ней? Скорее всего, нет, память младенцев такая короткая, наверняка забыл. Он, должно быть, сильно вырос и стал таким тяжеленьким, а ей нежелательно поднимать тяжести еще какое-то время, ну да ничего, есть же коляска… А вдруг он заболел? Последний раз она общалась с Лизой еще в апреле, и тогда все было в порядке, родственница даже дала послушать Диане, как ее мальчик гулькает, чем довела ее до слез, но ведь прошло больше двух месяцев, мало ли что могло произойти…
«К черту такие мысли!» – приказала она себе уже второй раз за день и с силой ударилась затылком о подголовник сиденья, заставляя себя собраться. Ее соседка, пожилая грузная еврейка в мятой льняной кофте и таких же мятых брюках цвета пыльного асфальта, обвешанная серебряными побрякушками, словно рождественская елка, покосилась на нее, но ничего не сказала.
Дорога до дома Лизы вообще прошла как в тумане; плохо соображая, что делает, Диана расплатилась с таксистом и с трудом, опираясь на трость, доковыляла до лифта. Нажимая кнопку, заметила, как трясутся руки, и с силой сжала кулаки. Медленно подошла к нужной двери и воткнула онемевший от напряжения палец в алую кнопку звонка.
Дверь ей открыла дочь Елизаветы Анна, полная женщина сорока пяти лет, с печальными, какими-то «собачьими» глазами и волосами, выкрашенными в ярко-махагоновый цвет. Увидев Диану, всплеснула руками и со словами «Ну, наконец-то объявилась, пропащая!» пропустила ее в квартиру.
Откинувшись на спинку низкого, продавленного кресла, Диана с закрытыми глазами слушала Елизавету, засЫпавшую ее потоком новостей. Чтобы не казаться невежливой, Диана иногда поддакивала ей или удивленно хмыкала. У нее на руках, доверчиво уткнувшись в ее грудь, спал Брайан. Время от времени она открывала глаза и крепче прижимала к себе маленькое тельце, целуя сына в смешной хохолок на макушке. Ощущение небывалого покоя и умиротворения окутало ее, как в тот самый день, когда ей впервые принесли его, и она так же прижимала его к себе, то закрывая, то открывая глаза, не могла оторвать взгляда от своего мальчика, и не могла поверить, что все это происходит с ней и происходит на самом деле.
В первые минуты встречи с ней Брайан, как она и ожидала, не узнал ее. Не заплакал, но смотрел на мать с недоумением, нахмурив бровки и поджав губки, чем до смешного напомнил ей своего отца. Но, после того как Диана сама покормила его из бутылочки, что-то в детской памяти, видно, переключилось и малыш начал воспринимать ее, как «свою», а потом и признал окончательно.
Закончив отчет о развитии и достижениях «Борюсика» (Елизавета упорно отказывалась называть мальчика Брайаном), родственница принялась расспрашивать Диану о ее дальнейших планах. Расстроилась до слез, когда узнала, что Диана улетает через три дня вместе с сыном, но быстро успокоилась и стала допытываться о том, где Диана обзавелась хромотой.
– Попала в автоаварию, – нехотя ответила Диана, но Елизавета посмотрела на нее такими глазами, что сразу было понятно – она ей не поверила. Что и предпочла озвучить моментально: – Врешь ведь. Сама говорила, что работа у тебя опасная. Вляпалась в переделку?