Змея в тени орла

— Богиня? Боги сумасшедшими не бывают. Даже такие. Хотя, конечно, у нее в сам образ заложена некая… нестабильность. Ты… ты-Эльрик любил когда-нибудь?

— Любил? Нет. Я хочу сказать, если я — Эльрик, та никогда. Не успел просто. Детских влюбленностей — выше мачты, но чтобы парус сорвало, такого не было. Легенда, мне тринадцать лет было, когда я здесь оказалась.

Глаза у эльфийки стали задумчивыми-задумчивыми.

— Так у… у тебя-Эльрика… то есть, говоришь, просто не успел?

— Влюбиться не успел — Шефанго сделала явственный акцент на первом слове. — Даже не влюбиться, а полюбить. А женщины, конечно, были. В тринадцать-то лет большой уж мальчик, не находишь.

— Не нахожу. — Легенда скрестила ноги и уперлась подбородком в кулаки. — Значит, не проверить, правду она сказала или нет.

— Вэйше? О чем?

— О том, что тебе любить не дано. Тебе-Эльрику. Ну, помнишь, тот, другой, которого она одарила столь щедро, что тебе уже просто не хватило?

— Помню, Ни словечка не поняла, честное слово. Я-Эльрик мог бы полюбить тебя. Правда. Ты очень красивая, а для нас зачастую это становится самым главным. Но… ты такая стерва, Легенда!

Эльфийка ошалело моргала, не в силах ни возразить, ни возмутиться. А Тресса пожала плечами:

— Ну, ты ведь правда стерва. Жесткая, властолюбивая. Наглая, как… м-да, ты и слов-то таких не знаешь. Ты настолько наглая, что даже откровенной быть не боишься. Нет, может, это смелость, конечно. Можно и так назвать. Только как ни назови, а любить тебя — это самому себе погребальный дарк строить.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Я тоже стерва. И тоже наглая. Эльриком будучи, я б тебе такого в жизни не сказала.

— Эльриком будучи, ты похуже штуки откалывала. Откалывал. А, не важно! Значит, ты не поняла, о чем говорила Вэйше?

— Нет. Да и зачем? Тебе это надо?

— Мне нужно знать, с кем я рядом. Кто дерется со мной вместе, понимаешь? И какие-то неясности… кто знает, во что они могут вылиться?

— Ни во что. — Тресса махнула рукой. — Достаточно того, что я шефанго. Все другие странности могут отдыхать.

— Да? А меч?

— Этот? — Девушка положила ладонь на витую рукоять нового своего оружия. — Он мне нравится. Но почему ты думаешь, что меч имеет отношение к «тому, другому»? В конце концов, было же пророчество о «воине из народа воинов». Может, меч любой шефанго мог взять. Или ты, если бы на стены не засматривалась. Или еще кто-нибудь. Понахальнее.

— Неубедительно. — Легенда, задумавшись, покусала губу. — Но других объяснений действительно нет. Есть хочешь?

— Как ни странно, да.

— Почему странно?

— Потому что я не могу есть, когда боюсь, или когда ожидаю чего-то, или… или, например, перед боем.

— Так у тебя и вправду «с перепугу аппетит пропадает»?

— А, — Тресса ухмыльнулась, показав на секунду клыки, — правда. У тебя это одним из пунктов обвинения в демонизме было.

— А сейчас ты ничего не боишься, не ждешь и не готовишься к бою?

— В том-то и дело. А ведь надо бы. Завтра появится Финрой. Все самое интересное еще даже не начиналось.

— У нас верят, — медленно произнесла Легенда, без удивления обозрев возникший между ними дастархан, — что в садах Двуликой никто никуда не спешит. И ничего не ждет. Делает то, что считает нужным. Живет так, как хочет жить. Творит то, к чему тянется душа. Спокойно. Неторопливо. Потому что эти сады — венец всех стремлений.

— У нас в это тоже верят. А я хочу есть. Значит, все правда. Ты любишь, когда много черного или красного перца?

— Я не люблю…

— Поздно. Да попробуй. Джэршэитская кухня тебе понравится. Как раз под стать характеру.

* * *

День прошел. И ночь прищурилась глазами-звездами над грустным садом Вэйше. Юный месяц повис над прозрачной крышей. Эльрик лежал на тахте, закинув руки за голову, и с некоторым сожалением думал, что стать женщиной было во всех отношениях правильным ходом. Трессе Легенда доверяла больше. И относилась покровительственно. А такое отношение надежнее, чем недоверчивый страх.

Эльфы. С ними и с обычными-то тяжело. А уж с эльфами, наполовину очеловечившимися, и вовсе невозможно.

О чем там говорила Вэйше? «Тот, другой…» Музыкальный бред, сродни виртуозной импровизации, когда в россыпи звуков угадывается намек на мелодию. Но только намек. Да и тот не больше чем иллюзия. Математически выверенной гармонии, ясной чистоты и закономерности в такой музыке не найти.

Пела флейта. Звенел чуть слышно звездный свет, разбиваясь на лучики о стеклянные грани крыши и стен.

Эльрик спал.

Новый меч лежал рядом. Спокойный. Холодный. Равнодушный.

А во сне увидел шефанго себя. Как в зеркале. Но в зеркале постаревшем. И бессмертный может быть старым, только смертным не дано понять этой старости.

Как отполированные рубины — алые глаза. Жестче складки у губ. Угловатые выступы скул. Свое лицо. Но чужое. Знакомое. Неузнаваемое.

И ленивая безмятежность. Безмятежность ему, юному, рвущемуся к цели, готовому умереть, но не сдаться, неведомая. Непонятная.

Чужой рассеянный взгляд вдруг сфокусировался на нем. Бывает так во сне? Во сне еще не так бывает. Жуткое чувство, словно разглядывают сквозь прицел.

А потом изогнулись раздраженно тонкие губы.