Змейка и крылья ночи

Мне захотелось расхохотаться ей в лицо. Можно подумать, я не знаю лучше, чем кто другой, какой осмотрительной надо быть с хорошенькими вампирскими юношами. Нет, я не доверяла Райну. Я даже не знала, нравится ли он мне. («Да неужели?» – тотчас прошептал в глубине мозга чей-то голос.) Но я знала, что не он устроил нападение. Я знала это с непоколебимой уверенностью по одной простой причине: Мише. Я видела, каким потерянным он был, когда мы нашли ее. Это любовь. Такое не подделаешь.

Джесмин неспешно удалилась, перед уходом незаметно сунув мне в карман пергамент от Винсента, и я прикусила язык.

Я оставалась у постели Мише все время до встречи с Винсентом. Она так и не заговорила с тех пор, как мы вытащили ее из апартаментов, хотя ресницы подрагивали, как будто она постоянно видит сны. Кожа у нее горела – особенно нехороший симптом для вампиров, которые обычно невосприимчивы к инфекции. Я стояла над ней с холодной влажной тряпицей, промокая сочащийся из ран гной. Закатав Мише рукава, я нахмурилась от того, что увидела. Свежие ожоги от Ночного огня на кистях и запястьях, которые в ту ночь оказались незащищенными. Но гладкая коричневая кожа ее рук тоже была вся в пятнышках от старых заживших ожогов – наслоения бессчетного количества шрамов. Одни были явно очень старые, другие намного новее, хотя и не от последней атаки.

Как она их получила?

Мои мысли прервал приглушенный всхлип. Мише пошевелилась, пальцы ее задрожали. Я опустила ее руку и наклонилась ближе. Она не могла даже повернуть голову; веки подрагивали, словно она пыталась их приоткрыть.

Видеть ее в таком состоянии оказалось для меня тяжелее, чем я ожидала. Раньше Мише порхала по дому, как бабочка, а теперь кто-то оборвал ей крылья и оставил ее здесь чахнуть.

«Вы знакомы с ней полтора месяца, – напомнил мне голос Винсента. – И она убила бы тебя на ристалище в ту же секунду, как закончится Полулуние».

Верно. И одно, и другое.

И тем не менее.

– Мише, что случилось? – мягко спросила я. – Что такое?

С огромным усилием она повернула голову, и я увидела ее лицо. Синяки неровными черными тенями легли вокруг глазных впадин и уголков рта.

– Не пришел, – простонала она. – Не ответил.

Райн. Странная, неожиданная боль задергалась у меня в сердце. Если он знал, что она пришла в себя, и его здесь не было…

– Райн вернется. Скоро.

Надеюсь.

Ее веки затрепетали, потрескавшиеся губы сложились в полуулыбку.

– Райн? Я знаю. Райн всегда возвращается.

Улыбка сникла. По щеке прочертила дорожку слеза.

– Я звала… звала… – всхлипнула Мише. – Звала и звала, а он не ответил. Бросил меня.

– Он вернется, – снова сказала я.

Но она зарыдала сильнее и громче и больше уже не могла не то что говорить – даже дышать.

Я побежала к нашим сумкам, сваленным в углу комнаты, и стала в них шарить. Аптечка была хорошо укомплектована, но не нашлось ничего сильнодействующего, что бы сейчас помогло. На глаза попались мои вещи. Я отбросила сумку Мише, подскочила к своей и достала флакон с эликсиром. Склянка была почти пуста. Оставалось не так много. Не хватит, чтобы вылечить Мише, и близко не хватит – но поддержит в ней жизнь до утра и успокоит.

Однако я колебалась. Это было одно из немногих лекарств, которые помогали мне как человеку. Я недолечила свои ожоги, а испытание Полулуния было уже на носу.

Мише мучительно всхлипнула. Этот звук резанул меня насквозь и отсек последние сомнения.

Я не могла слышать от нее такое. Не могла.

Я вернулась к Мише, запрокинула ей голову и влила в рот остатки лекарства. Не отходила от нее, пока мокрое от слез лицо не разгладилось. Мише провалилась в сон, крепкий и без сновидений, как у ребенка.

Глава двадцать седьмая

Такого Винсента я не видела никогда.

Когда я пришла, он меня уже ждал. Даже в тени крылья окрашивали его силуэт темно-красным отблеском. Верхние три пуговицы сорочки были расстегнуты, открывая печать. Струйки дыма, веющие от тонких чернильных линий, пульсировали вместе с ударами его сердца.

Для Винсента было необычно оставлять на виду крылья и печать. Они внушали робость, но не это заставило мои внутренности сжаться.

Винсент всегда был спокоен – жесток, когда надо, этого не отнять, но всегда элегантно сдержан. А сейчас – один взгляд на его лицо, и я увидела словно кого-то чужого, такого, кто позволяет гневу безудержно клокотать. Обычно его состояние было гладким темным морем, безмятежная поверхность которого скрывала таящиеся глубоко внизу ужасы. Теперь же оно бурлило от вздымающихся волн и кружащих плавников.

Когда я смотрела на Винсента, я всегда чувствовала себя в безопасности. Но сегодня что-то у меня внутри с ужасом отшатнулось – словно я, восьмилетняя, напомнила себе: «Он похож на твоего отца, но это не он».

Винсент повернулся ко мне, и его взгляд смягчился. С долгим вздохом облегчения он расслабил плечи, и тогда я тоже.

Тот, кто смотрел на меня так, не мог быть кем-то иным, только моим отцом. И, богиня, как же я обрадовалась, увидев его.

Он оглядел меня с ног до головы.

– Ты не ранена?

Я покачала головой.

– В главную волну нападения не попала?