Змейка и крылья ночи

Он захлопнул рот в самом конце фразы – словно не ожидал, что она прозвучит так, как прозвучала.

И снова я постаралась «ничего не заметить».

– И потом, – продолжил он, – я не мог разгуливать там и разговаривать со всеми в этом смешном наряде.

Я не поняла, что он имел в виду.

– А что? – Я сделала небольшой глоток. – Этот наряд оскорбляет твои представления о моде?

– Такое уже лет двести не носят, – усмехнулся Райн и уныло покачал головой. – У Лунного дворца жестокое чувство юмора.

Этого я тоже не поняла, но не успела спросить, как его взгляд снова остановился на мне. Изучив мое лицо, скользнул ниже. Я сидела, подогнув ноги, и шелк платья сбился горкой вокруг левого бедра, где был разрез на юбке. Этот взгляд пропутешествовал от моих глаз до рта, опустился на шею, плечо, бок, вниз, до неприкрытого изгиба ноги.

И задержался там, на бедре. Я даже не дышала, глядя, как изгибаются в усмешке его губы.

– Опасно, – сказал он.

«Да», – мысленно согласилась я.

– Но находчиво.

Его улыбка стала шире, и я поняла, что он говорит о моем клинке – привязанном к верхней части бедра.

Я выдохнула.

– Пришлось проявить фантазию.

– Я бы огорчился, если бы ты пришла на эту вечеринку, не вооружившись до зубов.

– Ты тоже вооружен.

Я головой показала на меч, который был пристегнут у Райна к спине. Теперь мне приходилось обращать внимание, когда Райн вооружен. Этот меч мог убить меня одним ударом.

Он пожал плечами и спросил, показав себе на шею:

– Что это?

Я повторила пальцами его движение и наткнулась на шарф Иланы. Напоминание о нем всколыхнуло у меня внутри горе – и гнев.

– Он принадлежал твоей подруге.

Порой меня задевало, что Райн часто слышит то, что я не произносила. Но сейчас я даже, наверное, испытала некоторое облегчение.

– Человеческой подруге, – сказал он.

– Да.

– Это с той ночи?

Мы оба знали, о какой ночи он говорит.

«Человечек, они мертвы».

Я вопросительно на него посмотрела – откуда он узнал? И он ответил невеселой улыбкой:

– Он пахнет Лунным дворцом.

Да что за… Проклятье, ну уж нет!

Улыбка Райна потускнела.

– Принцесса, что такое?

– Я просто… Он не должен пахнуть тем местом. Он… принадлежал ей. Он не принадлежит им.

Я дотронулась до шарфа, намотала его вокруг пальцев. Как будто, если сожму достаточно плотно, почувствую ее руки в тот момент, когда она мне его вручила. Матерь, почему я не забрала его тогда…

А теперь все казалось очередной унизительной несправедливостью. Дворец, где она погибла, стер последние остатки ее жизни.

Мне было неловко. И прозвучало это наверняка неловко. Но его лицо чуть-чуть изменилось – стало ясно, что он понимает. Он наклонился чуть ближе.

– Это не все, – сказал Райн. – Он еще пахнет…

Он опустил ресницы и придвинулся чуть ближе – теперь нас разделяло всего несколько дюймов.

– Пахнет розовыми духами, – сказал он. – И хлебом. И… сигарным дымом…

Я невольно издала странный звук. Мне часто доводилось завидовать вампирам – их силе, скорости, мощи. Но сейчас я завидовала как никогда. Все бы отдала, чтобы снова почувствовать запах Иланы. Ее и той отвратительной захламленной комнаты.

– Правда? – спросила я; голос прозвучал грубее, чем хотелось. – Ты чувствуешь все эти запахи?

– Немножко трудновато, поверх запаха… – Он прочистил горло. – Ну… В общем, запаха тебя. Но да, чувствую.

Он поднял глаза и встретился со мной взглядом.

– Орайя, оно осталось. Дворец забрал не все.

Мои пальцы крепче стиснули ткань.

– Как ее звали? – спросил он. – Твою подругу?

– Илана.

Я не произносила этого имени вслух со дня ее смерти. Ощущение его слогов на языке было сродни бунту.

– Прости, – негромко сказал он. – За то, что с ней случилось. И за то… что здесь трудно предаваться горю.

«Трудно предаваться горю».

Слабо сказано. В таком месте невозможно предаваться горю. Здесь нет места мягкости или уязвимости. И уж точно нет места тому гневу, некрасивому и неблагородному, который зажгла во мне смерть Иланы.

– Она была личность, – сказала я, стиснув зубы. – Не жертва. Не добыча. Не…

Проклятье, а не что? Шелк и сигарный дым, взрывной характер и миллион противоречий; насыщенная жизнь из тысячи мыслей, снов и желаний – и та, которую я искренне и глубоко любила.

Я опустила глаза на глинобитную крышу, крепко, до побелевших пальцев, сжав руки вокруг пивной кружки. Ждала, пока перестанет щипать глаза.

– Орайя, можно я задам тебе вопрос? – сказал Райн. – Не отвечай, если не захочешь.

Я кивнула.

– Когда на испытании мы были связаны, я почувствовал… я почувствовал много чего. Твой гнев. Страх. Горе.

Я стиснула челюсти. Моим первым порывом было наброситься на него только за то, что он видел у меня все эти чувства, – я их яростно скрывала. Но с другой стороны, в его голосе не было обвинения в слабости. И все эти чувства я ощутила и у него. В его сердце они были такими же сильными, как в моем, хотя и по-другому.

– Если ты выиграешь Кеджари, – продолжил он, – ты попросишь Ниаксию тебя изменить?

Я поняла, что именно он спрашивает, и решила не отвечать.

«Он ришанин», – прошептал мне в ухо Винсент.