Змейка и крылья ночи

Я не могла рассказать ему, что хочу связать себя с Винсентом, стать его кориатой. Слишком провокационные подробности.

Но Райн, провались он, увидел у меня на лице всю суть моего ответа раньше, чем я сказала хоть слово.

– Да, – сказал он. – Попросишь.

Прозвучало так, будто он почему-то огорчен, и мне это не понравилось.

– Почему мне не попросить ее сделать меня другой? – резко возразила я. – Ты себе хоть представляешь, насколько утомительно так жить? Я ничего не могу изменить, я ничем не могу быть, я всегда останусь объектом охоты. – Я сжала зубы на этих словах и замотала головой. – Нет. Я так не могу. Такой, как сейчас.

– Не можешь?

Мне пришлось заставить себя встретиться глазами с Райном. В глубине души я думала, что он надо мной насмехается. Но в его взгляде не было ничего притворного, поддельного. Только печаль.

В прошлом испытании он смотрел на меня так, словно я все могу. Словно я сильнее самой Ниаксии и способна вызывать благоговение не хуже ее. Никто на меня так раньше не смотрел.

И даже сейчас оттенок этого взгляда еще остался.

– Орайя, не бросайся своей человеческой сущностью, – сказал он. – Когда она исчезнет – тебе будет ее не хватать.

И пусть мои глаза плохо видели в темноте по сравнению с его глазами, но было недостаточно темно, чтобы спрятать пробежавшую по его лицу боль – он постарался сделать вид, что ничего не произошло.

– Есть такие составляющие тебя, которые никогда не исчезнут, – тихо сказала я.

– Иногда я в этом не уверен.

– Думаешь, я не вижу, как ты стараешься удержать свою человеческую натуру? Райн, ты больше человек, чем я. Ты сохранил ее целиком, из-за нее ты ценишь в этом мире такое, до чего никому другому здесь дела нет. Ты сохранил сострадание. Не важно, что в тебе теперь течет черная кровь. Это тебя не изменило.

Странно было делать такой грубый комплимент. Он был до неловкости откровенен. Но я его произнесла, потому что знала: Райну необходимо его услышать.

И еще… я произнесла его потому, что это была правда.

Райн сидел совершенно неподвижно и тихо. Потом очень медленно поднял взгляд.

Когда он посмотрел на меня как на богиню, я подумала, что никогда не буду чувствовать себя сильнее, чем в то мгновение.

Я ошибалась.

Потому что сейчас он смотрел на меня больше чем как на богиню – как на человека. И это почему-то было гораздо важнее.

Мне пришлось заставить себя ухмыльнуться:

– Что с лицом?

Я ожидала ироничного смеха, словесного тычка под ребра. Но Райн остался серьезен, и только между бровями залегла глубокая складка.

Моя ухмылка растаяла сама собой.

– Что?

– Ничего.

– Райн Ашраж, скажи мне хоть что-нибудь честно.

Он долго молчал.

– Последние пару веков я повидал много несправедливого. Каких только дурацких несообразностей ни насмотрелся. Но чуть ли не самая большая – то, что тебя учили быть не тем, кто ты есть на самом деле.

У меня онемели руки. Пальцы так крепко обхватили кружку, что тряслись. Его слова разрубили меня пополам, от горла до пупка, и затронули самые чувствительные места.

Несколько бесконечных секунд в голове не было никаких мыслей. А потом вернулась всего одна: «Мне предстоит убить его, а я не знаю, смогу ли».

Cчастье, что Райн не ждал ответа.

Он встал и протянул мне руку:

– Пойдем прогуляемся.

Небо начинало розоветь предвестием рассвета. Мы гуляли по южному району квартала, медленно приближаясь к Лунному дворцу.

Я ненавидела время. Всегда ненавидела – оно было водоразделом между мной и окружающими меня вампирами, – но никогда не ненавидела так, как сейчас. Эта ночь стремительно утекала сквозь пальцы.

Теперь в любую минуту Райн попытается меня убить. Или мне придется убить его. По тому, как наш разговор становился медленнее и паузы между словами длиннее, я понимала, что эта перспектива постепенно разворачивалась перед нами обоими.

Наконец он остановился в темном переулке. Каменистые ступени вели вниз, к берегу реки Литуро. Мы стояли на границе между нашими мирами: внутренний город – по ту сторону воды, человеческий квартал – позади нас, и солнце уже предупреждало о своем появлении. Райн постоял, бросил взгляд окрест – налево, на здания Сивринажа, потом направо, на квартал людей, и на дюны позади них.

Он потянулся к пряжке на ремне ножен, пересекавшем его грудь.

Я сжалась и отступила назад. Рука сама нащупала кинжал, так и оставшийся пристегнутым на бедре. Была одна мысль: «Вот оно».

Но он просто расстегнул ремень.

– Вот, возьми. Положи туда, пожалуйста. Спина до сих пор болит – сил нет, а эта штука тяжелая.

– Что? Зачем? – нахмурилась я.

– Просто положи там.

Он говорил так обыденно, словно в его просьбе не было совершенно ничего необычного.

Я забрала у него ножны. Не знаю, как он все это время таскал эту штуку с собой – она и впрямь была неподъемно тяжелой, настолько, что мне пришлось напрячь все мышцы, чтобы не выпустить меч из рук.

Я сделала, как он просил, прислонив ножны к стене.

Райн отошел на пару шагов в сторону, так что я оказалась ближе к его оружию, чем он сам.