Змеиная голова

Скорее всего, Анастасия Аркадьевна на днях побывала на лекции какого-нибудь радетеля за общественные блага и теперь пыталась понять, насколько полученные новые знания способны захватить ее эмоционально и стать предметом дальнейшей деятельной увлеченности. Шура украдкой зевнул и послал глазами сигнал Ардову, мол, пора бы как-нибудь уже эвакуироваться в бильярдную.

– Город пока еще не сумел воспользоваться в полной мере теми преимуществами, какие дает перестройка городского хозяйства, – все больше распалялась княгиня. – Что следует сделать?

– Меньше болеть, – глупо пошутил Шура.

– Необходимо выкупить у концессионеров городские предприятия – водопровод, типографии, скотобойни, склады и ассенизационный обоз! Это даст необходимые средства!

– Maman… – начал было Шура с легкой укоризной.

– Ну а что? – не унималась Анастасия Аркадьевна. – Сейчас львиную долю дохода городу дает оценочный сбор[73], однако попробуй выжать из домовладельцев лишнюю копейку!

Спустя четверть часа Баратову все же удалось утянуть друга в бильярдную, где он принялся делиться впечатлениями от вчерашнего посещения дома терпимости.

– Конечно, это не самое фешенебельное заведение столицы, но должен тебе признаться – с выдумкой: девушки там разыгрывают театральные сценки, переодевшись гимназистками. Можешь себе представить? А классная дама шлепает их по попкам за провинности. Надо сказать, выглядело все это весьма пикантно…

Эротическая тема занимала важное место в жизни Шуры, и он прикладывал немалые силы, чтобы увлечь своим интересом друга. После возвращения в Петербург Ардову пришлось уже несколько раз под различными предлогами ускользать от настойчивых предложений посетить бордель. Вчерашний визит, на который он уже дал было согласие, удалось отменить благодаря внезапному убийству Лянина. И сегодня Баратов считал своим долгом описать другу детали визита в мельчайших подробностях.

Отложив кий, он извлек из кармана картонную коробочку.

– Смотри! Настоящие французские предохранители! Без швов! Самой тончайшей выделки, – похвастался он и кивнул, предлагая одолжиться. – Из рыбьего пузыря семги и других благородных рыб.

Илья Алексеевич еще не был близок с женщинами. Когда он пытался представить себе этот момент близости, то не мог различить лица избранницы, а без этого не умел понять, что за человек перед ним, чем живет, что любит и ненавидит. Без лица существо казалось куклой, неживым созданием, и это смущало и даже отпугивало. «Да что за притча, в самом деле, – удивлялся Шура, – представь любое! Хоть Кшесинскую, хоть Сару Бернар, хоть Шарлотту Додд[74]! Это же твоя голова, в конце концов!» – «Бернар уже стара, – отмечал Илья Алексеевич, вспоминая ее на сцене Михайловского театра пять лет назад в роли Маргариты Готье. На тот спектакль они ходили всей семьей, поскольку пропустить гастроли знаменитой французской актрисы было немыслимым – на первых представлениях побывал весь имперский сиятельный Петербург. «Лицо в этом деле вообще не главное, – настаивал Шура. – Здесь важнее другие части».

Но Ардов считал иначе. Ему казалось, что без настоящей, подлинной любви чувственные утехи принесут ему только пустоту и разочарование. Ему хотелось полностью довериться женщине, биение сердца которой он будет ощущать своей грудью, но нельзя же, ей-богу, открываться первой встречной.

Шура тем временем пытался изобразить на листке бумаги искусственный резиновый футляр, предназначенный для надевания на собственный орган на случай, если последний не действует. Этот удивительный предмет предъявила ему обитательница борделя, с которой он уединился вчера в комнате во втором этаже после театральных сценок с розгами. Изобретение произвело на Шуру неизгладимое впечатление, и сейчас он торопился поделиться им с другом.

– А к телу крепится вот так, подвязками вроде подтяжек, – комментировал он весьма схематичный рисунок, в котором мало что можно было разобрать.

– Стоп! – неожиданно воскликнул Ардов.

– Понравилось? – по-своему истолковал возглас Шура.

– Сушеная груша? – тихо пробормотал Илья Алексеевич.

Шура на всякий случай принюхался, пытаясь уловить запах, привлекший внимание друга. Так и не поняв, он обратил к нему удивленный взор.

– Сейчас твоя очередь, – придя в себя, указал Илья Алексеевич на стол, приглашая друга продолжить партию трехбортового карамболя.