Змеиные боги

То, что творилось здесь, было неправильным и диким, в мае змеиные клубки не собирались. Не смотрели хладнокровные так пристально, оборачиваясь дружно, затихая.

Не выдержали нервы кота – продолжая голосить, он шлепнулся на ветку ниже, в два широких прыжка добрался до края и прыгнул, рассчитывая попасть на порог. Катя по инерции дернулась вперед, протягивая руки.

Упавшее тело больно их оттянуло, увидеть благодарность за спасение Кате было не суждено: ошалевший от испуга зверь резво вывернулся, царапнув кисть напоследок, и черной стрелой метнулся в дом, ударяясь о дверной косяк крупной головой.

– Нужно подумать, как добраться до деревенских, это ненормально. – Славик горестно вздохнул, пятясь синхронно со всеми, готовый сорваться в позорное бегство, как только змеиные кольца зашевелятся.

– Деревенские нам не объяснят, я сам понял, в чем дело. – Обернувшись, Катя увидела позеленевшего от брезгливости Павла. На протянутой к ним ладони лежало змеиное кольцо с пальца покойницы.

Глава 12

Кольцо на его ладони игриво блестело золотым боком. Змеиные тела с тонко воссозданной чешуей казались настоящими – вот-вот поползут, соскользнут с руки и скроются в клубках ядовитых подруг.

Мучительным было осознание: змеи его почуяли, признали. Стало громче шипение, комки начали расползаться, распутываться, хладнокровные поднимали тонкие тела на хвостах и покачивали узкими головами в воздухе. Будто погружаясь в транс. Обнажались тонкие длинные клыки, с которых капал яд, блестели чешуйки, перемазанные не успевшей испариться росой. Змеиное царство встрепенулось, оно ждало приказа Царя.

В дверном проеме показалось заспанное и опухшее лицо Гавриловой.

Щелчок. Терпение, затянутое в тугую спираль, резко лопнуло. Одоевский сжал руку в кулак – кольцо ледяное, золото не греется. Зато внутри все пылало, горела обида и плавилась жгучими пузырями давно затаенная злоба, сдержаться не вышло.

– Ты сказала мне, что не брала кольцо. Я прямо спрашивал, а ты лгала мне в лицо и выставляла идиотом. – Придушенный голос сорвался, вскочили высокие ноты. В эти секунды Павел так искренне ее ненавидел…

Гаврилова обвела всех затравленным взглядом, нервно закусила нижнюю губу и неожиданно резко вскинула голову. Пальцы, сжимающиеся на дверном косяке, разжались, она скрестила руки и распрямила плечи.

– Даже если взяла, что с того? Какая тебе разница, что я делаю и как? Я взрослый человек и делаю что хочу.

– Идиотка. – Славик констатировал очевидное. В одно весомое слово уместил мысли всех здесь собравшихся. – Ты последняя идиотка, Гаврилова. Я всегда считал тебя недалекой, но ты пробила это дно. Так сказать, совершила невозможное.

– Иди к черту.

Она оттопырила средний палец, а Павлу неожиданно захотелось его сломать. Подойти, сжать в кулаке и вывернуть до хруста. До нее не доходило очевидное.

– Вот это, – Одоевский выбросил кулак вверх, будто желая угодить ей в челюсть, разжал пальцы у самого носа, – вот это причина, по которой чуть не умерла Катя. Это того стоило?

– Она не умерла.

Сзади взвыл Слава, закрыл лицо руками и как следует выматерился в ладони, складывая их в лодочку у рта и носа. Катя захохотала – безумно, зло, как не умела раньше. А Бестужев молчаливо зашагал в ее сторону.

Видят боги, он даже не попытается ее защитить.

Гаврилова попятилась, но скрещенных рук не разжала, подбородок был упрямо выпячен, в глазах горела снисходительная презрительность. Идиотка.

– Чего тебе не хватало, а? Золота? Денег? Я все тебе давал, Надя, все, что ты просила. И единственный раз, когда попросил я – что ты сделала?

– Я взяла то, что захотела. – Трусливо дернувшись вдоль стены, она грубо выхватила кольцо из его руки, длинные ногти царапнули кожу, оставляя ноющую белесую полосу. Неощутимо. То, что ныло внутри, было гораздо сильнее. – Тебе хорошо говорить, ты у нас царь и бог. С золотой ложкой во рту и изумрудной бумагой для подтирания задницы. Сегодня хочу – дарю, завтра не хочу – не дарю. А оно лежало бесхозное. Знаешь, сколько за него можно выручить?

Ее голос почти слился со змеиным шипением, безобразно скривились губы, прищурились горящие безумием глаза. Гаврилова демонстративно надела кольцо на средний палец и вздернула руку к носу парня. Павел пораженно отшатнулся. Как хотелось бы ему верить, что в ней говорило проклятие странного кольца, но внутренний голос пристыженно жался к лопаткам, давился, неспособный выскулить для Нади хоть одно оправдание. Она всегда такой была, а он поощрял.

Драгоценная бумага и ложка. Вот как.

Он спускал ей многое. Искал оправдания каждому выпаду, каждому дурному слову. И теперь в дающую руку до хруста вгрызлись.

Кого ты оставил около себя? С кем мечтал связать жизнь? Уступал, предпочитал давать, избегая конфликтов и ссор. Что вырастил, то теперь и пожинаешь, Одоевский. Кушай, давись, не обляпайся.

– Оно стоит дороже моего спокойствия?

– Что тебе будет, а? Посидим оставшиеся дни в доме, и вся эта сверхъестественная дрянь перетопчется…