Змеиные боги

– Отчасти. – Он лукаво прищурился, обнажая в широкой улыбке зубы. – Я был не одним желающим записаться в твои рыцари. Командная работа с вашим хмурым предводителем.

Хмурый предводитель кипел и сейчас, бросив на него осторожный взгляд, Катя дернулась, Щек с насмешливым стоном поднял голову. Бестужев стоял в тени коридора, наблюдая за ними издалека. Плотно сжатые губы, потемневшие от злости глаза, желваки на скулах. С него можно было рисовать картину «Гнев Аполлона». Смоль уколол стыд.

– Спасибо.

Саша что-то искал в ее взгляде и, не найдя, разочарованно кивнул, разорвал расстояние и сел рядом на скамейку.

– Я не смог бы иначе. – Констатация вышла болезненной, обреченной. От боли, с которой он это произнес, сжались внутренности. Спина Щека напряглась, и Кате захотелось провалиться под землю, уйти от этого глупого противостояния. В своих чувствах она давно запуталась.

Глядя в ледяные глаза Саши, она тонула, возвращалась в прошлое, в котором зимой он грел окоченевшие пальцы в своих ладонях и хохотал, выпуская горячие клубы пара в небо. В том прошлом она страдала и была счастлива одновременно. Сгорала от своей любви, от мечты, которой не было суждено сбыться. А Бестужев взращивал в ней семена надежды, опускал голову на коленки, бинтовал порезанный во время готовки палец, прижимал к себе в порыве радости. Взращивал, чтобы потом растоптать, выделяя ласковым голосом «лучшая подруга». Лучшая, но всего лишь для дружбы.

Со Щеком все было иначе, но эта инаковость не очаровывала, не заставляла бабочек в животе трепетать полупрозрачными крыльями. Они погибали и осыпались цветным ковром к ногам, все застилал золотой туман. Глубокий, чувственный, парализующий. Смоль вдыхала его запах и не могла надышаться, искала его взгляд и под ним замирала. Так чувствуют себя мотыльки, летящие на свет свечи? Чуя запах собственных горящих крыльев, но бросаясь в жар. Чтобы переродиться.

Сил хватило лишь на то, чтобы слабо кивнуть. Она виновато прикрыла глаза, стараясь отвлечься от легкой вибрации, идущей вверх по ногам от касания его лопаток. Это неправильно, трепетать от близости едва знакомого человека, когда им грозила опасность. Мерзко было думать о том их поцелуе, когда Гаврилова всхлипывала в углу, пытаясь стянуть с пальца намертво вросшее в кожу кольцо. Кажется, до нее начинало доходить.

– Оно не снимается, не снимается…

– А че ты его теперь снимаешь? Ты ж его так хотела, носи и радуйся. – Елизаров злорадно скалился, но в глазах затаился испуг. Сжалившись, он подошел к углу, протянул руку к ее дрожащим пальцам и потянул. Надя пищала и ерзала, наливался синевой скованный палец. А кольцо не отпускало, сроднившись со своей бесправной хозяйкой. – Сейчас принесу мыло и таз, идиотка, будем снимать и дальше думать.

– Нечего думать, тут все очевидно. – Взгляд Щека лениво набрел на копошащихся в углу ребят – Пока кольцо у хозяйки, она обязана выйти за Полоза. Он примет ту, которая сосватана, или уничтожит ее, если девушка покажется ему недостойной. Вопрос лишь в том, у кого кольцо окажется по итогу.

Надя затихла, уставилась на него ошарашенным взглядом с мокрыми от слез ресницами, пару раз моргнула. Пока возился с тазом Славик, Щек плавно поднялся с пола и наклонился над ней в углу. Сказал что-то мягко, понимающе, Надя кивнула, как сломанный болванчик – быстро и рвано. И когда мужчина потянул к ней руку, почти рывком протянула ему свою. Кольцо соскользнуло. С легким шлепком Щек вернул его на дрожащую ладонь, чтобы пойти к месту подле Кати. Смоль почти забыла о своем недавнем вопросе, а он неожиданно дал ответ. Который все боялись услышать.

– Верно, девочка Катя, змеиные свадьбы в июне, тогда полоз и ищет себе суженую. Но просыпается он сейчас, вместе со всем своим царством. И если змея позвать, привлечь его внимание – можно стать невестой, не женой. Считай то же самое, только полноправной хозяйкой владений барыня сразу не назовется и детей ему не родит, придется обождать и потерпеть.

– А где ей терпеть? – Гаврилова украдкой вытерла красный опухший нос, с отвращением глядя на свою добычу.

– Под землей. Рядом со всеми змеями. – Мягкий голос произнес спокойно, ласково, будто сама мысль об этом для него была разумна и логична.

В углах глаз Нади снова собрались слезы.

– Я не хочу умирать…

– Будет грустно, если тебе придется. Но сейчас я бы волновался о вашем друге. Если он отойдет далеко от деревни, это может плохо закончиться.

Елизаров с тихим стоном поднялся с места, размял затекшую шею.

– Все будет тип-топ, девочки, он не мог далеко уйти, пробегусь и найду его.

Слава знал Одоевского с первого курса. И чутье его не подвело.

У того злость стелила дорогу перед глазами красным, обида продолжала покусывать, оставляя в груди дырявое решето. Павел все шел и шел вперед, невидящим взглядом прожигая ряды изб, деревьев и кустов. У подхода к озеру обида схлынула.

Резко, будто окатили ушатом холодной воды, потому что с пригорка виднелась серебрящаяся под солнцем игривая водная гладь и девчонки, танцующие в хороводе со звонкими песнями.