Значит, я умерла

Но это потом, а сначала мне надо вспомнить время, которое я провел тут с Мирей.

К западу от Тиргартена, прямо рядом с ним, был мой университет – его архитектурный ансамбль располагался на Эрнст-Ройтер-платц. Помню, что месяц-другой я еще ходил на занятия, а потом почти перестал, так что никаких воспоминаний о том, как выглядел университет изнутри, у меня не сохранилось.

Я пошел на юг, по Кнезебекштрассе к бульвару Канштрассе, где все указатели показывали на восток, в сторону зоопарка, который был всего в двух кварталах оттуда. Даже не знаю, о чем я думал, когда в восемнадцать лет выбрал для жительства именно это место. Но тогда я наглухо заблокировал для себя прошлое и, наверное, так преуспел с наркотиками, что мог и не увидеть эти знаки.

Квартира, которую я тогда снимал, находилась где-то к югу от бульвара. Название улицы я вспомнил, только увидев его на стене дома, – Нибурштрассе. Точно, это она, все так же застроенная элегантными домами. Надо же, нашел, и даже довольно быстро…

Я хорошо помнил тот день, когда в мою дверь постучала Мирей. Темноволосая, бледная, с розово-красными губами, она походила на ожившую принцессу из сказки. «Извини за беспокойство, – заговорила по-английски с французским акцентом, – я только что переехала сюда – и потеряла телефон. Можно от тебя позвонить?»

Помню, как я стоял и пялился на ее шею в черном кольце чокера с серебряными заклепками. Совсем как у девушек из клубов фетишистов, в которые я ходил. Но мое внимание привлек не столько чокер, сколько крошечная стеклянная бутылочка, висевшая на тонкой цепочке. Она была наполнена чем-то красным. Мирей перехватила мой взгляд.

«Я – вампир в душе», – сказала она и лукаво улыбнулась.

Даже много лет спустя я почувствовал, как часто забилось у меня сердце, едва я вспомнил ту встречу. Мы познакомились в октябре, в начале второго курса, а к февралю Мирей уже была мертва. Все последующие годы я жил, старательно избегая любых напоминаний о ней. И только сегодня меня вдруг осенило: как странно, что такая красивая девушка взяла и позвонила мне в дверь… И еще одну вещь я вспомнил, глядя на дом, где все это случилось. Я говорил доктору Хэвен, что очнулся в своей квартире, но это было не так. Я жил на четвертом этаже и никогда не закрывал на ночь шторы, потому что мне нравилось видеть звезды в окно. А вот квартира Мирей была на первом этаже, и она всегда закрывала жалюзи, чтобы прохожие не заглядывали в окна. Так вот, когда я очнулся, в комнате горел свет, и жалюзи были опущены. Я повернул голову и увидел рядом Мирей…

Я хотел войти в дом и позвонил консьержке, но мне никто не ответил. Ничего удивительного – когда я жил здесь, постоянного консьержа тоже не было. Я попытался заглянуть в окно квартиры, где жила Мирей, но робко, боясь, как бы жильцы не вызвали полицию и та не арестовала меня за неподобающее поведение. Внутри было темно, и я смог разглядеть лишь деревянный пол – он был светлый, а не темный, как тогда. Хозяева наверняка все поменяли после убийства.

Я вспомнил, как твердил тогда имя Мирей. Как потянулся к ней – и вдруг увидел, что держу нож. Как я хотел пошевелиться, но не мог – тяжесть была такая, как будто на плечах у меня кто-то сидел. До сих пор я считал, что это из-за наркотиков, но тут впервые в жизни понял, что в комнате мы были не одни. Там был кто-то еще…

Глава 23

Дейрдре

Я выходила из офиса «Трэкстон интернешнл» в растерянности. С одной стороны, Теодор отнесся ко мне по-доброму, многое рассказал мне про Тео, и я была благодарна ему за это. С другой стороны, меня коробило его спокойное пренебрежение к женщине, которую убил его сын, неважно, намеренно или нет. Он говорил о ней не как о человеке, который был и которого не стало, а как о сломанном стуле, выброшенном на помойку. Конечно, я знала, что к Каро Теодор всегда относился иначе, но рассматривать его как союзника все же не могла. Что бы он там ни говорил, а сына однажды от тюрьмы отмазал… Отмажет и во второй раз.

Я написала Бену и спросила, когда мы можем встретиться. Тот ответил немедленно и предложил кафе на Першинг-сквер. Я спустилась по Парк-авеню до вокзала Гранд Сентрал, прошла его насквозь и вышла на Сорок вторую улицу. Бена я увидела сразу: он сидел, развалившись, на металлическом стуле кафе, нога на ногу, в рваных джинсах, зеленой рубашке на пуговицах и грубых кожаных ботинках. Подойдя ближе, я увидела, что Норткатт читает Хемингуэя. Надо же, весь набор журналиста-мачо налицо, прямо как по инструкции…

– Дейрдре. – Он улыбнулся мне и взмахнул рукой, откладывая книгу в мягкой обложке.

– Привет, – сказала я, садясь за его столик.

– Я подумал, тебе здесь будет удобнее, ты ведь седьмым поездом ездишь…

Между нами повисло неловкое молчание, во время которого я вспоминала нашу единственную короткую встречу.

– Откуда ты знаешь, где я живу в Квинсе? И откуда у тебя мой номер телефона?

– Кэролайн дала, – сказал Бен так, как будто это было очевидно.

– А зачем?

– Наверное, она считала, что мы с тобой будем союзниками, – ответил он.