Значит, я умерла

– Ну не совсем, – возразила я. – Отец Тео рассказал мне кое-что. Женщина пользовалась разными именами – то Мирей, то Марианна. Умерла от удара ножом в квартире в Берлине. Тео тогда был еще очень молод, учился в колледже. Отец сразу вывез его из страны и спрятал в какую-то клинику для наркозависимых, а полиция решила, что к женщине вломились наркоманы, квартиру ограбили, а хозяйку зарезали.

– И это, по-твоему, кое-что? Сразу видно, что ты не журналистка.

– А ты журналист-одиночка, и сразу видно почему – никто из коллег тебя дольше пяти минут на дух не выносит. Это я тут с тобой торчу, но только ради Каро. Ты – профессиональный журналист. Вот и раскопай, кто она была, эта убитая женщина.

Бен помотал головой.

– Кэролайн поверить не могла, что свекор прикрыл все делишки своего сына.

– Но почему никто не хочет подумать о жертве? – взвилась я. – Почему все делают вид, что ее как будто не было, а ее смерть важна лишь постольку, поскольку она как-то там повлияла на Тео?

– Вот ты сама и займись.

– Но я даже не знаю, с чего начать!

– А тебе и не надо ничего начинать. Продолжай делать то, что ты делаешь, – задавай вопросы. Как говорят, потряси дерево – может, оттуда что и свалится. – Норткатт пожал плечами. – Люди думают, что журналистика – это умение писать. Вовсе нет. Это умение быть настойчивым.

Я не говорила по-немецки и у меня не было денег, чтобы полететь в Берлин. Паспорта, и того не было. А из Квинса такое дело не раскроешь, это даже мне было ясно.

– А ты что будешь делать?

– Продолжу заниматься историей, которую подкинула мне Кэролайн, – сказал он. – Если хочешь помочь, отдай мне карту.

– Я лучше пришлю тебе таблицы по почте, – зажалась я.

Официант принес общий счет, и Бен заплатил. Я не возражала: пара протеиновых батончиков – вот и все, что у меня было, а ими за бутылку «Пеллегрино» не заплатишь.

– Ты говорил, что это Тео убил Каро, – начала я. – Но я не понимаю, как? Что он такого сделал, кроме того, что появился в доме, когда его не ждали?

– Он запугивал ее.

– Каро побежала к тебе, – сказала я, думая вслух.

– Она должна была передать карту моему привратнику, – ответил Бен.

– И все же она этого не сделала. Карта была при ней, когда ее нашли… – Вместо того чтобы бежать прямо к дому Бена, Каро зачем-то свернула в парк. Зачем? Или почему? Что ее туда привлекло?

– Вот именно. – Бен вдруг застыл, точно замороженный. – Что ты сказала?

– Это не кажется тебе странным? – продолжила я. – Вот смотри, она пробежала больше мили на юг, а потом, когда до твоего дома остались считаные метры, вдруг повернула в другую сторону…

– Что ты имеешь в виду?

– Может, ее кто-то преследовал?

– Тео был в доме, – размышлял Бен. – Он видел ее. Он мог ее дождаться.

Но у меня мелькнула совсем другая мысль. Отец Тео сказал, что видел, как сын вошел в дом, а вскоре вышел. Значит, он мог видеть и как моя сестра отправлялась на утреннюю пробежку. Конечно, вряд ли Теодор лично причастен к ее кончине. Но если он узнал, что Каро делится информацией о махинациях его семьи с каким-то журналистом, то кто знает, на что он мог пойти?

– Это необязательно был Тео, – возразила я. – Когда она умерла, при ней не было мобильного. Что если кто-то другой заглянул в него, проверил последние вызовы, прочитал сообщения и понял, что она встречалась с тобой?

– Никто ничего не знал, – возразил Бен, вставая и беря со стола книгу.

– Любой, у кого был доступ к ее телефону, мог знать.

– Кэролайн звонила мне с одноразовых телефонов, – возразил Бен. – Она понимала, что делает.

Он развернулся и зашагал прочь, прежде чем я успела хотя бы открыть рот. Моя законопослушная, благонамеренная сестренка пользовалась одноразовыми телефонами? Да как она узнала, где их берут?

На покинутый Беном стул отважно взлетел голубь.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила я его. – Я совсем запуталась.

Глава 25

Тео

Отель Трэкстонов в Берлине стоял на Музейном острове, небольшом клочке суши посреди реки Шпрее. До Бранденбургских ворот от него примерно такое же расстояние, как от ворот до Колонны Победы в Тиргартене, только остров находится к востоку от ворот, а Колонна – к западу. Вот почему на пути к отелю я невольно совершил пешую экскурсию по величественной Унтер-ден-Линден, где полюбовался неоклассическим зданием оперного театра и внушительной громадой университета Гумбольдта. Правда, это не входило в мой первичный план посещать лишь те места, где я бывал студентом, – в те времена к оперному театру и к университету меня никто не заманил бы. Но, стоя перед домом, где когда-то снимал квартиру, я все сильнее укреплялся в мысли, что в ту страшную ночь там был кто-то третий. Вряд ли Джульетта; я точно помню, что увидел ее, лишь когда меня втащили в самолет, чтобы везти в клинику. Причем втащила тоже не Джульетта – она уже сидела в салоне, – а я помнил лицо того, кто усаживал меня в кресло и пристегивал ремнем. Это был не Клаус, его я узнал бы сразу по копне белых волос и изрядному пивному животу. Нет, того человека я видел единственный раз в жизни – там и тогда.