– Разве это не характеризует скорее твоего отца, чем Тео? – спросила я.
И тут сзади что-то шлепнулось мне на шею. Я завопила и вскочила с места.
– Успокойся, – сказала Джульетта. – Это всего лишь Бартлби.
Я обернулась и увидела небольшую зверушку в шубке карамельного цвета, с круглыми ушками на макушке. Янтарные глаза зверька смотрели на меня с любопытством.
– Это кинкажу. Они ужасно привязчивые, – сказала Джульетта и вложила клубничину мне в руку. – Покорми его, и он будет твой навеки.
– Где ты их берешь, этих зверей?
– Хозяин собирался скормить его крокодилу, – ответила Джульетта. – Этот гад еще предлагал мне посмотреть, но я сказала: «Нет, спасибо». – Наверное, вид у меня был озадаченный, потому что она добавила: – Знаешь, как песец Бартлби.
– Никогда о таком не слышала.
– Это герой одного рассказа Германа Мелвилла. Хорошая вещь, прочти.
Я держала клубничину над головой кинкажу. Он ухватился за нее крохотными лапками с когтистыми пальчиками и аккуратно надкусил. Его глаза заглянули в мои. Я погладила его по головке – шерстка была гладкая, точно бархатная.
– Ты ему понравилась, – сказала Джульетта. – От людей часто одно разочарование, то ли дело звери…
– Он такой хорошенький! Кому могло прийти в голову скормить его крокодилу?
– Мы часто ведем дела с разными мутными типами. Но ты ведь уже это знаешь, не так ли?
– Бен Норткатт так говорил. – Я гладила кинкажу, притворяясь, что этот разговор мне не особенно интересен. – Но он ведь лжец. Он сказал, что моя сестра – преступница. Хотя она была совсем не такая.
Я решила прибегнуть к психологии наоборот, и мой маневр сработал. Если б я задала Джульетте прямой вопрос, та наверняка увильнула бы от ответа. Но стоило мне похвалить сестру, и она тут же взъелась.
– Ну, конечно, разве можно представить, чтобы добродетельная Кэролайн замарала ручки, – съязвила она. – Вряд ли она тебе об этом рассказала, но Кэролайн была полностью посвящена во все махинации Трэкстонов. Твоя сестра любила деньги.
– Она помогала людям, – возразила я. – И много тратила на благотворительность.
– Устраивать званые обеды и праздники еще не значит заниматься благотворительностью. Это значит красоваться в качестве хозяйки праздника в разных людных местах, где тобой и твоими нарядами будут восхищаться.
– Бен Норткатт и есть та тараканья проблема, о которой ты говорила вчера с отцом? – Вчера у Трэкстонов я весь остаток дня ломала голову над тем, о чем же у них шла речь на самом деле. Точно не о насекомых, раз Каро посоветовала им заплатить деньги. И вдруг все встало на свои места.
Джульетта кивнула:
– Он уже не первый месяц вокруг нас ошивается. Грозится написать большую разоблачительную статью, но, стоит ему получить деньги, тут же исчезает. Прямо как белка с желудем.
– Сегодня, когда я его видела, он был сердит. Белка не получила свой желудь?
– Не получила – и не получит.
– Я солгала, когда сказала, что ничего ему не рассказывала, – призналась я. – Каро написала мне перед смертью письмо, которое я получила в день ее похорон. Там было написано, что Тео убил свою первую жену. Я спросила об этом твоего отца, и он практически подтвердил это. А ты в курсе?
– Я видела Тео в ту ночь, когда это случилось, – ответила Джульетта. – Отец сообщил мне, что заказал самолет, и велел отвезти Тео в клинику для наркоманов. С тех пор я ненавижу своего брата всеми фибрами души.
– Потому что он убийца?
– Потому что отцу плевать. Он сказал мне, что я не должна винить Тео ни в чем, что это была случайность. Я даже заболела тогда. Что бы ни натворил мой братец, отец всегда находил оправдания его выходкам. Не знаю почему. Со мной все всегда было наоборот – что бы я ни делала, как бы ни старалась, отцу всегда было мало и плохо. – И она уставилась на статую Анубиса, как будто ждала, что каменный бог разгадает эту загадку.
– Я в нашей семье черная овца, – сказала я. – Уверена, для тебя это новость.
– То-то я удивлена. – Джульетта улыбнулась – улыбнулась по-настоящему, а не ухмыльнулась, как обычно. – Тео оставил мне сообщение на голосовой почте, и оно так и крутится у меня в голове со вчерашнего дня. Отец вечно твердит мне, что я не должна нападать на Тео. Но если кто и изгадил ему жизнь, так это родители.
Когда я прилетел, мне прямо из аэропорта хотелось бежать к Тедди, но я сдержался и, выйдя из такси, пошел не к себе, а в дом моего отца напротив. Дворецкий открыл мне дверь, поприветствовав меня замороженной улыбкой, и повел к отцу. В доме было холодно, как всегда, но воздух, казалось, потрескивал от напряжения, точно перед грозой.
Недвижное, будто каменное, лицо отца напоминало морду рептилии.
– Возвращение блудного сына, – приветствовал он меня. – Ну как съездил?
– Я здесь, чтобы сказать тебе одно: гори ты в аду.
– Неужели так плохо? – продолжал отец тем же несерьезным тоном. – А мне всегда нравился весенний Берлин… Мы жили там несколько лет, пока я отлаживал европейскую сторону бизнеса. Ты, наверное, не помнишь…