Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования

Выбирать приходится по нарастающей: кайф или больше, рай или больше и так далее, вплоть до выбора между Игорем и Егором. Если вдуматься в самую его расхожую фразу – границы ключ переломлен пополам, – то и она тоже сомнительной результативной ясности. Краткое причастие вроде бы подает очевидный сигнал об уничтожении границ и торжестве энтропии. Но ключ обычно ломается непосредственно в замке, при заедании – таким образом, граница, наоборот, остается закрытой. Вот в этом весь Летов.

Афоризм «Я там, а вы здесь, счастливо оставаться», который он сочинил для «Контркультуры», не слишком соответствовал действительности. Точнее, это была одна из форм его личности (см. реплику Кувырдина о «третьем человеке»). Потому что в не меньшей степени он позиционировал себя как подарок для самого слабого. Он всерьез брался болеть за заведомо проигрышные футбольные (да и музыкальные) команды, он вписывался за пострадавших и безнадежных (именно это он увидел в событиях осени 1993 года). Смысл для него состоял в движении, а не в том, чтобы оставаться «там» или «здесь»: дурачок ходит, а не сидит на месте.

Однажды в городе Ухта на саундчеке «Гражданской обороне» попался спесивый звукорежиссер. На основании имеющегося опыта (работал с Пугачевой и пр.) он взялся объяснять музыкантам, что у тех не так со звуком (про средние частоты, кстати, речи не было). В конце концов он вынес вердикт: ваш вокалист слишком тихо поет.

Так майским днем 2006 года в городском дворце культуры центральной части Республики Коми, где процветают сон-трава и адонис сибирский, вдруг ожила память о той «подводной мелодии» нежности и несоответствия, которую редкие люди умели расслышать еще в конце 1980-х.

7. ПРО ЛЮБОВЬ ("КРОВАВЫМ ПАПОЙ НАС НАКРЫЛА СИВОЙ ЛАПОЙ")

По современным меркам «Гражданскую оборону» признали бы группой бесспорно токсичной, но я в свои школьные годы ничего отравляющего в ней не находил. Впрочем, кое-что все-таки настораживало. Песни Летова были напрочь лишены какого-либо эротического измерения. Все эти ехидно подмеченные «потные подробности обнаженных тел» и прочие «задавленной эротики сухие догматы» транслировали стойкую асексуальность, равно как и строчка «Я буду благотворен, словно онанист» не сулила большого романтического приключения. «Оборона» определенно была группой не про «отношения», в ее песнях нет ни трагической, ни счастливой, ни вообще какой бы то ни было эротической любви – если, конечно, не брать в расчет кульминационный пассаж из «Русского поля экспериментов»: «А свою любовь я собственноручно освободил от дальнейших неизбежных огорчений, подманил ее пряником, возбудил ее пряником, изнасиловал грязным жестоким ботинком и повесил на облачке, словно ребенок свою нелюбимую куклу». Ребенок в этом тревожном послании упомянут не зря: перед нами действительно речь не мужа, но подростка. Песенки «Я ненавижу женщин» и «Хей, бабища, блевани», стихотвореньице про одетую девушку с раздвинутыми ногами, предваряющее композицию «Раздражение», и даже ядовитый смешок после фразы про резиновых подруг в довольно-таки зрелой «Невыносимой легкости бытия» – это безупречная мальчиковая мизогиния старших классов. Хотя при известной доле фантазии в этом можно было услышать хлыстовские, даже скопческие интонации, особенно если учесть, что на большинстве доступных фотографий лидер группы выглядел как раз в подобной стилистике (кстати, фамилия основателя русской секты скопцов была Селиванов – как и у новосибирского гитариста-самоубийцы из «Гражданской обороны» и «Промышленной архитектуры»).

Один товарищ, встретив Летова впервые, описал его как «инфернальное бесполое существо совершенно не от мира сего».

По словам Сергея Попкова, настоящий разлад Егора с Лимоновым случился после того, как вождь беспечно предложил в целях народной популяризации «Лимонки» печатать на последней полосе голых девиц (строго говоря, это было вполне в русле НБП: как известно, некоторые отделения партии в разных русских городах состояли исключительно из юных красавиц, поскольку Лимонов брал у фотографа Александра Бородулина, владевшего модельным агентством, анкетные данные ничего не подозревавших девушек-соискательниц и записывал их в члены партии). Признаться, я и сам вздрогнул, когда Егор по какому-то поводу вдруг произнес при мне слово «секс»: это действительно не очень вязалось с его образом.

Весь прочий русский рок в музыкальном отношении тоже был не то чтоб Марвин Гей meets Джейн Биркин, но на словах романтики в нем было через край – по крайней мере, девушки на закате советской власти довольно активно слушали Гребенщикова с Майком, не говоря уж о Цое с Кинчевым. «Гражданскую оборону» из известных мне женщин не слушал приблизительно никто и никогда – и так оно продолжалось примерно до появления альбома «Звездопад».