Знай мое имя. Правдивая история

Со всем почтением рекомендовано назначить умеренное наказание с отбыванием в окружной тюрьме, с последующим условным освобождением и обязательной психотерапией для лиц, совершивших половые преступления.

Это пришибло меня. Рекомендация умеренного наказания означала, что его преступление не квалифицировалось как тяжкое, как вопиющее — а так себе, вполне терпимое. Окончательно добил меня следующий вывод:

Это дело, если сравнивать его с другими аналогичными преступлениями, можно расценивать как не столь серьезное из-за состояния алкогольного опьянения обвиняемого.

Она опросила Брока и вот что вынесла из беседы с ним:

…Обвиняемый испытывает искреннее раскаяние и сочувствие жертве.

«Интересно, может быть, она предложила смягчить приговор, потому что Брок наконец признал свою ответственность?» — с этой мыслью я открыла его файл.

Клянусь, я никогда не сделал бы ничего подобного, если [она] сама не захотела бы этого…

Мы были так распалены. Если бы у меня закралось малейшее сомнение, что она без сознания, я немедленно бы остановился…

…Я всегда относился к ней не иначе как к исключительной личности.

…Я совершенно не хотел, чтобы ее мучили во время суда. Это все мой адвокат, это его метод ведения дела.

…Сейчас мне придется пожертвовать всем… вот так, за один вечер, мимолетное веселье может разрушить всю твою жизнь.

Он рассказал, что работал над программой, в рамках которой будет рассказывать о пагубном влиянии чрезмерного употребления алкоголя, распространенного среди студентов в кампусах, а также о сопутствующих этому беспорядочных половых связях.

Дальше я не читала. Не было нужды. Прокрутив до конца, я увидела в конце файла почти сорок писем, подписанных школьными психологами, преподавателями, тренерами из Огайо и его родственниками. Я задержалась на текстах, написанных его бабушкой и дедом.

Брок оказался единственным, кого привлекли к ответственности за действия многих безответственных молодых людей.

Среди присланного Алале была форма, заполненная инспектором, с которой я говорила по телефону. В графе «раса жертвы» она отметила, что я белая. Никогда в жизни я не отмечала себя только белой, так как нельзя забывать, что наполовину я еще и китаянка. Эта маленькая галочка свидетельствовала, как мало времени эта женщина потратила на меня, как стремительно — после единственного телефонного разговора со мной — сделала вывод, что я белая, даже не потрудившись уточнить это.

Я пренебрегла советом представителя окружного прокурора и позвонила инспектору. Я скормлю ей историю про свое влагалище и посмотрю, как она ее усвоит. Пусть попробует на вкус. Я выдерну чеку из гранаты и покажу ей, что такое быть жертвой. Пока в трубке раздавались длинные монотонные гудки, в моей голове стройными рядами выстраивались доводы, но вежливый голос попросил оставить сообщение. Раздался сигнал, потом наступила тишина. Я положила руки на стол, уставилась на стакан с карандашами, на фотографию пляжа на стене. Все вокруг меня дышало спокойствием — не сравнить с бушевавшей во мне яростью, которую некуда было выплеснуть. Я ударила по стакану с карандашами, тоненькие палочки рассыпались по полу. «КИТАЯНКА, — кричала я и колотила по столу кулаками, откидываясь на стуле, — я КИТАЯНКА».

Едва я появилась в гостиной, Лукас вскочил с кресла, обнял меня за плечи и принялся успокаивать разговорами.

— Все нормально, все в полном порядке. Что происходит? — он говорил ровным голосом, пытаясь таким образом меня успокоить.

— Тебе нужно разозлиться. Когда будешь читать это, я хочу, чтобы ты злился, — проговорила я, отталкивая его руку.

Я ждала от него, что он взбесится, что выйдет из себя, что поймет, каково мне. Я хотела, чтобы он взорвался, чтобы начал крушить все вокруг себя.