Знай мое имя. Правдивая история

Кто-то из моих поинтересовался, готова ли я. В панике я посмотрела на свои бумаги. Нет, не готова. Я недостаточно сократила речь, нужно вычеркнуть еще пару абзацев. Где ручка? Меня уже вызывали. Я машинально поднялась и начала боком протискиваться между рядами, задевая колени сидящих и пытаясь сосредоточиться. Помощник окружного прокурора встала рядом со мной. Я попыталась разгладить помятые листы, положив их на бордюр. «Просто читай». Когда я начала, то почувствовала, как дрожит мой голос, дрожит, словно подвесной мост. «Давай, соберись, не для того ты столько преодолела, чтобы оборвать все на первой же странице. И не плачь. Ты уже достаточно наревелась».

Я почувствовала у себя на спине руку помощника окружного прокурора — она поддерживала меня. Нежное прикосновение ее ладони помогало сосредоточиться, словно Алале шептала мне: «Я здесь, я рядом». Вскоре я услышала, как люди начали шмыгать носами и всхлипывать. «Сработало. Они слушают», — подумала я. Ко мне стали возвращаться силы, голос выравнивался. Вдруг я поняла, что говорю довольно громко, а микрофон еще усиливал сказанное. Но я не обращала на это внимания. Я смотрела на судью в упор, постоянно ловя его взгляд, напоминая, что еще не закончила. Теперь точно его лицо врезалось мне в память. Я сверлила глазами затылок адвоката защиты. Он ни разу не повернулся ко мне. Сверлила глазами неподвижное лицо Брока, ту часть его стоического профиля, которую видела. Я буквально впилась в него взглядом. Мне хотелось, чтобы все слышали мой голос, видели, насколько я собранна.

Я закончила, и воцарилась тишина. Я пошла на место — как бы возвращаясь в объятия всех, кто поддерживал меня в зале суда, словно я падала с неба, а они ловили меня. Люди вокруг были ошеломлены. Кто-то рыдал, кто-то вставал мне навстречу и что-то шептал, кто-то касался моей руки, кто-то похлопывал по спине. Я дрожала, и эти прикосновения помогали мне успокоиться. Но только когда я опустилась на кресло между Лукасом и Тиффани, я окончательно пришла в себя. Всё. Я это сделала. Сняла с себя этот груз. Наконец-то.

К моему удивлению, поднялся отец Брока. Я оценила его поступок, предполагая, что он собирается принести извинения от лица сына. Но он, даже не взглянув в мою сторону, направился прямиком к месту для выступлений, поправляя ремень и глядя на судью.

Брок все отдал бы, чтобы повернуть время вспять и изменить то, что произошло той ночью.

Перед нами предстала жизнь Брока. Начальная школа, диктанты каждую неделю, бейсбол, бойскауты. Я нервно моргнула, силясь понять, что происходит. Если жертва говорит, но ее не слушают, ее слова имеют хоть какое-то значение? Мы все узнали, что его сына приняли в университет прежде всего за знания, а не за спортивные успехи. У него было много предложений от тренеров первой лиги. Отец Брока вдруг оборвал речь, пытаясь восстановить дыхание, и судья терпеливо ждал, когда он продолжит. В команде по плаванию Брок был лучшим из первокурсников. Брок получал стипендию пловца, покрывавшую больше половины платы за обучение, — таких в Стэнфорде было всего четыре процента студентов.

В социальном плане Броку было очень непросто вписаться в студенческую среду. Оглядываясь назад, становится совершенно ясно, что он отчаянно старался соответствовать устоявшимся стандартам Стэнфорда — отсюда и алкоголь, и вечеринки. Вся эта культура, насаждаемая богатыми студентами в команде по плаванию, безусловно, сыграла важную роль в событиях семнадцатого января 2015 года. Теперь, думая о том недолгом времени, что Брок провел в Стэнфорде, я, честно говоря, не думаю, что то был лучший вариант для него.

Вот уж никогда не подумала бы, что тоску по дому можно предъявлять в качестве оправдания.

…Жизнь Брока изменилась коренным образом… Никогда ему уже не быть тем беззаботным, открытым, искренним парнем.

Ну просто панихида по Броку.

Я всегда с удовольствием покупал ему хорошо прожаренный на гриле большой бифштекс и его любимые снеки.

Теперь он ест, только чтобы поддерживать свое существование.

Я услышала, как зашевелились мои отец и мать.