На стойке регистрации стояла коробка с белыми жетонами. Можно было взять один и положить на свой коврик, что означало: «Меня не трогать». Здорово придумано. Жаль, нельзя наклеить нечто подобное себе на лоб в общественных местах. Сначала я всегда брала такой жетон. Теперь уже нет. Иногда инструктор кладет ладонь мне на спину — уверенность и сила этого прикосновения чуть ли не заставляют меня плакать. Нет, не от страха и не от желания рыдать. Напротив. Я чувствую, как пульсирует мое тело под этой нежной ладонью. Чувствую связь. Словно что-то проходит сквозь тебя и выходит наружу в виде маленькой слезинки. Я научилась полностью погружаться в свое тело, ощущая себя красивой и сильной, это помогает сосредоточиться и осмыслить каждую частичку себя.
Нет никаких причин лишать свое тело любви, красоты, творчества и вдохновения.
Это слова Чопры. А я выписала хранившиеся в моей сенсорной памяти детские воспоминания, чтобы снова пережить те моменты, когда было хорошо и спокойно. Дымится рис, идет дождь — я стою, завернутая в полотенце, рядом с большим камином, на деревянный пол с мокрых ног натекла вода. Запах прогретого солнцем асфальта. По утрам меня умывают холодной водой — на лице остаются капельки. Миска хлопьев — я ем их в полночь. Мне читают книгу — шуршание переворачиваемых страниц. Глухой стук упавшего персика. Запах песка. Обжигающе горячее какао и липкая тянучка тающего в нем маршмеллоу. Ноздреватый мякиш хлеба, пропитанный соусом из свежих помидоров и водки. Таким образом я напоминаю себе, что еще способна чувствовать. Все это вкусовое великолепие высвобождает мое восприятие, я заново учусь принимать этот мир непринужденно и с большой долей терпимости.
Я продолжала бояться темноты, но уже пыталась как-то переосмыслять ее, подгоняя под нормальную жизнь. Я буквально уговаривала себя любоваться чернильными глыбами холмов, прислушиваться, как попыхивает лемонграссовое масло в расставленных соседями ароматизаторах, наблюдать, как пробегают по парку койоты. С сексом я начала с малого: наслаждалась отдельными деталями — хотя бы просто спать рядом друг с другом. Близость и утешение. В этом суть секса. Я задумалась над языком секса. Мне нравилось выражение
Мне все еще было трудно находиться вне дома, когда рядом ни одного близкого человека. Наконец я все-таки решилась на тест Папаниколау[71]
— по названию это больше напоминает наименование какого-нибудь вируса, выявленного в фекалиях пингвинов. Я было собралась написать на бланке регистрации: «Подверглась нападению сексуального характера. Проводить манипуляцию с большой осторожностью», — но для такой записи не хватило бы места. Но если честно, не очень хотелось привлекать к себе внимание. Я решила попробовать сделать так, как поступает обычная женщина, — просто войти в кабинет, а потом просто из него выйти. Я придумала, что забросаю доктора вопросами и таким образом как-то оттяну процесс. Но мои планы разрушила медсестра с конским хвостом, вошедшая в кабинет, чтобы присутствовать на манипуляции. Она пристально следила за мной, и я почувствовала, как во мне поднимается пока безмолвная, но яростная злость: «Ты на что уставилась? Я тебе не музейный экспонат. Оставь меня в покое. Отвали». И опять свело желудок, и опять подступила тошнота. И опять эта лодка на потолке. И тут я слышу: «Готово! Одевайтесь, пожалуйста!»Врач и медсестра вышли. Я не знаю, сколько времени мой разум бездействовал. Не знаю, сколько времени я пыталась попасть ногами в туфли и просунуть руки в рукава, — все-таки нужно было взять кого-нибудь с собой для элементарной помощи. Взгляд скользит по маленьким голубым звездочкам на больничной рубахе. Заглядывает медсестра с конским хвостом, понимает, что я еще не одета, быстро ойкает, приносит свои извинения и захлопывает за собой дверь. А я не сообразила попросить ее помочь мне. Мне казалось, если я встану, то потеряю сознание. Проходит еще несколько минут, медсестра снова заглядывает и находит меня в том же виде на том же месте. Я спрашиваю, нет ли у нее чего-то сладкого. Она возвращается с порошковым шоколадным напитком, я дрожащей рукой беру стаканчик и быстро выпиваю.
— Не очень-то я справляюсь, — говорю я надтреснутым голосом.
И как будто что-то перещелкнуло.
— Все нормально, — отвечает она, — не торопитесь.
Медсестра сидела со мной до тех пор, пока я не взяла себя в руки и не привела себя в порядок. Я села в машину и, чувствуя себя смертельно уставшей, уперлась лбом в руль. Так не хватало того белого жетона.