Знай мое имя. Правдивая история

Однажды на уроке биологии преподаватель объясняла, что у каждого из нас еще в утробе матери есть невидимый план собственного развития. Из мезодермы формируются кожа, кости, соединительные ткани, кровеносная система. «Мы знаем, как формируется человеческое существо. У нас уже есть вся необходимая информация», — говорила учительница. Я так и думала, что все можно исправить, даже если части моего тела износятся. Я верила, что смогу вернуть себе все утраченное и даже приобрести новое, если дам своему телу любовь, нежность прикосновений, гибкость упражнений, солнечный свет, силу и секс.

Я вспоминаю наш пруд на заднем дворе и золотых рыбок. Мы поместили рыбок в пруд прямо в пластиковом пакете, в котором принесли их домой. Отец объяснил, что сначала им нужно привыкнуть к температуре воды. Если даже такие крошечные создания нуждаются в столь тщательной заботе, можно представить, сколько сил потребуется вернуть жертву насилия к нормальной жизни. Вряд ли найдется единственно правильный путь. Лучше попытаться понять, что будет хорошо для твоего тела. Возможно, болтаясь в своем пластиковом пузыре, ты будешь напугана: «Я в ловушке, все должно было пойти не так». Но ты просто помни: температура меняется медленно, а ты привыкаешь к новым условиям. Ты со временем окажешься в своем пруду. Нужно только немного подождать.

* * *

Лукас устроился на работу в городе. Теперь я могла спать спокойно. Но мне нужен был кто-то дома и днем. Скажем, питбуль или немецкая овчарка, собака с мощными лапами, зоркими глазами и большой мордой. Мы поехали в приют, посмотрели через сетку вольера, а на обратном пути заметили желтый указатель: «“Матвилль”. Помощь пожилым собакам»[72]. Мы поднялись по лестнице, следуя за желтыми стрелками. В просторном залитом солнцем помещении с разбросанными повсюду подушками играл джаз. Сорок маленьких собак слонялись без всякой цели по этой большой комнате. На белой доске на стене были записаны имена: Орешек, Этель, Рулетик, Тутси, Кешью, Профессор Слива, Шмель, Хавьер. Нам рассказали о программе опекунства, то есть мы могли на какое-то время взять собаку домой, пока ей не подберут постоянного хозяина. Слепой тибетский терьер с неправильным прикусом наткнулся на мои ноги и замер. Он еле волочил лапы, а глаза его застилала молочная пелена. Звали собаку Паффин.

Чтобы его лапы не разъезжались на нашем деревянном полу, Лукас купил Паффину специальные зелененькие носочки. Я делала ему каши. Большую часть времени он проводил, сидя в своих зеленых носочках, повернув высоко поднятую голову в сторону холодильника. Поскольку пес был и глух, и слеп, я понимала, что, если меня убьют, он так и будет сидеть у моего бездыханного тела в ожидании завтрака. Как-то ночью, когда Лукас гостил у своих родителей, я услышала странный звук, напоминающий глухое хриплое урчание маленькой моторной лодки. Я посмотрела на Паффина, увидела, как ритмично и плавно поднимается и опадает его пузо, и поняла, что пес обрел место, где чувствует себя в безопасности и может наконец выспаться. Так храп старой собаки стал для меня звуком исцеления.

За год мы успели побывать опекунами шести собак. Сколько часов было потрачено на очистку электропроводов от мочи и собирание высохших какашек. Если кто-то узнал бы, сколько бумажных полотенец я использовала, меня арестовали бы. Мой ворсистый ковер был окончательно испорчен, свернут и выкинут на помойку. На смену ему пришел новый, который постигла та же участь. У нас был Буч, писавший исключительно в нашем туалете. Был Реми, сутками бродивший по комнатам, — мы шутили, что он прикидывается металлоискателем. Была такса Кальмар, умевшая петь. Был Сальвадор, любивший корейское барбекю. Они были как дети: только отвернись, и непременно упадут с кровати, уснут в камине или скатятся с лестницы. Большинству из них нужно было принимать лекарства, и мне приходилось впрыскивать им в еду похожий на кокаин порошок. Благодаря этим старым собакам я поняла, что особые потребности вовсе не означают, что с тобой будет сложнее и на заботу о тебе уйдет больше времени; они говорят лишь о том, что тебе требуется больше любви и сострадания.

Они выводили меня гулять, и часто кого-то из них, когда задние лапы почти отказывали, приходилось носить на руках. Ела я в одно время с ними — простой урок заботы о самой себе. Мой маленький дом превратился в транзитную зону восстановления и преображения. Собак нужно было мыть, стричь им когти, расчесывать шерсть — одним словом, готовить к постоянному месту жительства. Мне нравилось наблюдать, как в них укреплялась уверенность в себе, как проявлялись индивидуальные черты характера. Чем комфортнее они у нас себя чувствовали, тем больше становились собой.