Мишель понимала, что такие дела быстро не делаются. Она билась со Стэнфордом десятилетиями. Она говорила: «Изменение общества — это марафон, а не спринт. Ты просто делаешь все возможное в отведенное тебе время». Под
Неделю спустя я принесла извинения юристу:
— Простите, что не сделала все возможное. Я надеюсь, мы все-таки сможем поработать вместе, чтобы изменить Стэнфорд.
— Мы оба верим, что для тебя это ощутимый шаг вперед… мы восхищаемся твоей невероятной силой… В тебе сияет свет, и с ним Тёрнер ничего не может сделать, — ответил он.
— Надеюсь, — добавил его партнер, — беспокойство по поводу того, что ты недостаточно сделала, быстро испарится, ведь на самом деле ты сделала очень многое.
Но у меня в голове стыд вопил так, что заглушал все их благодарности: «Дурочка, ничтожество, эгоистка».
По почте прислали чек. Я поехала в банк, открыла новый счет и дала отцу пароль, чтобы он мог воспользоваться деньгами, если они понадобятся семье. Также я положила деньги на пенсионный счет сестры.
Как-то ночью я подслушала, как родители сетовали на финансовые трудности, и тот разговор не выходил у меня из головы. Я так хотела, чтобы деньги решили их проблемы, чтобы все наконец были счастливы. Больше никакой боли, никаких битв. Я положила конец нашей грусти. Я сделала это.
Поскольку
Меня убило, как все вокруг выглядело бездушно и серо: клочки грязного газона, обвисшие ветви деревьев, кучи сухих сосновых иголок, дерьмо и пивные банки, пластиковые ложки и битое стекло, упаковки от кетчупа и два черных мусорных контейнера. Вот это? Это оно и есть? Место, определившее мою дальнейшую жизнь, заставившее пожертвовать отношениями, работой, отказаться от своей личности? Все было потеряно из-за этого жалкого загаженного двора у общежития? Почему спустя годы я все еще была привязана к этому месту, все еще вела переговоры со Стэнфордом о такой элементарной вещи, как освещение? Освещение! Вся моя жизнь, вся моя боль вдруг показались глупой шуткой. Мне хотелось разразиться смехом, хотелось зарыться руками в землю, вырывать куски почвы, разбить стеклянные двери веранды тем самым стулом, на котором я танцевала. Но я просто молча стояла там, щурясь от солнца, а потом развернулась, ушла и села в машину Мишель.
Прошло еще полгода. Яблочное Зернышко через адвоката передала мне сообщение: «Надеюсь, у вас все благополучно». Они назначили ответственного, решили провести освещение. Она сообщила, что всю информацию о моем изнасиловании следует передавать через представителя окружного прокурора, так как это никогда не входило в
Я обратила внимание на программу по арт-терапии для жертв сексуального насилия и издевательств в студенческой среде. Пришлось ехать целый час от Сан-Франциско, чтобы добраться до маленькой комнаты, прячущейся на задворках студенческой столовой. Студию держали две женщины: одна выступала как доверенное лицо, оказывающее психологическую поддержку; у второй, видимо, была другая функция. Когда я договаривалась с ними о встрече, то чуть с ума не сошла, опасаясь, что они официально зафиксируют мой приход и эту информацию передадут Яблочному Зернышку. И если когда-нибудь я заикнусь, что Стэнфорду следовало бы проявлять более ощутимую помощь, они заявят: «А у нас тут отмечено, что Шанель очень помогли наши занятия, особенно рисование толстыми маркерами и изготовление фигурок из цветной пушистой проволоки». По этой причине для себя я решила, что буду просто наблюдать.